Субъекты, объекты, данные и ценности

Пирсиг Роберт М.

Спор всегда шел в понятиях мысленных экспериментов. Хоть Бор и утверждал, что «реальность — то понятие, которым нам нужно научиться пользоваться,» дебаты никогда не поднимались до уровня обсуждения того, что же такое эта «физическая реальность», чье описание либо полно, либо неполно. Причина, наверное, в том, что в те дни философское обсуждение «реальности» очень сильно не поощрялось. Любые обсуждения реальности были метафизикой, а метафизика ассоциировалась со средневековым религиозным мистицизмом. Однако, читая эти материалы, даже я не мог не отметить, что ссора шла преимущественно не по поводу физики, а по поводу метафизики. И я видел, что другие это тоже отмечали. Невозможно построить научный эксперимент с целью определения, существует внешняя реальность или нет, если есть разногласия в его метафизической интерпретации. Каких бы результатов вы ни добились, в каждой метафизической системе объяснять их все равно будут по-разному.

ДОПОЛНИТЕЛЬНОСТЬ

И

вот пришла пора поближе познакомиться с метафизической системой самой дополнительности. Как отмечают почти все, понять ее не просто. Я перечитывал материалы десятки раз и до сих пор совсем не уверен, что все понял правильно. Для начала я бы хотел показать вам кое-какие простенькие диаграммы.

Первый рисунок представляет классическое изображение науки. Мы — субъект. Внешний мир — объект. Мы изучаем объект измерительными инструментами, чтобы собрать о нем данные, применяем к этим данным логику и математику и разрабатываем теорию, объяснившую бы, что в действительности представляет собой этот объект. Взгляд этот всем нам сегодня так хорошо знаком, что мы принимаем его за здравый смысл. Будь у нас время, ценным было бы погрузиться в историю того, как этот взгляд зародился. Последние 400–500 лет он применялся практически с небывалым успехом. И только в последнюю сотню лет или около того измерения наши показывают, что объекты, которые мы изучаем, очевидно невозможны. Поскольку явления от измерений меняться не собираются, Бор пришел к заключению, что измениться должна логика науки — чтобы соответствовать им.

Вот второй рисунок:

Я обнаружил, что дополнительность понимать легче, когда представил ее в двух ступенях, из которых вот эта — первая. Здесь показано смещение реальности от объекта к данным. Этот взгляд известен под названием «феноменализм» и утверждает, что наблюдаем мы на самом деле не объект. В действительности мы наблюдаем только данные. Эта философия науки ассоциируется с Эрнстом Махом и позитивистами. Эйнштейну она не нравилась, он предполагал, что ее разделяет Бор, однако Бор не отвергал объективность полностью. Ему не было в особенности дела до того, в каком он философском лагере. В первую очередь его заботило, предоставляет ли дополнительность адекватное описание, сопровождавшее бы квантовую теорию. На третьем рисунке мы детально рассмотрим дополнительность.

Диаграмму эту рисовал не Бор. Я составил ее сам и, хотя несколько раз пересматривал, уверен, что Бор по-прежнему нашел бы, к чему в ней придраться, как и те, кто больше меня знаком с этой темой. Но она — самое лучшее, на что я способен. Бор видел дополнительность, представленную на этом рисунке, как способ решения множества парадоксов, однако парадоксу волны-частицы он, кажется, уделял больше всего внимания, и я буду пользоваться только этим парадоксом.

Во-первых, заметим, что в этом феноменальном объекте все собрано вместе, кроме визуализируемого объекта, очерченного внутренним овалом. Резкого выключения наблюдателя из наблюдения нет. Не существует четкого различия измерительного инструмента и эксперимента. Все явление рассматривается как одно большое наблюденческое взаимодействие, в котором различие между наблюдающей системой и наблюдаемым феноменальным объектом ясно, но произвольно.

Во-вторых, заметим, что с правой стороны более крупного овала имеются два эксперимента: А и Б. В эксперименте А наблюдатель наблюдает волны. В эксперименте Б — частицы. Эксперименты их никогда не смешивают. Неверным будет утверждать, что эксперименты проводятся над одним и тем же объектом или вообще над каким бы то ни было объектом. Неверным будет говорить, что волны или частицы присутствуют до того, как эксперимент начинается. Мы никогда не можем сказать, что войдет в эксперимент. Мы можем только комментировать то, что из него получается.

В-третьих, заметим, что наблюдатель А наблюдает эксперимент А, а затем, в другое время — наблюдает эксперимент Б; после чего в уме он может объединить результаты экспериментов А и Б и произвести «визуализированный» или «идеализированный» объект. Этот визуальный объект — нечто вроде умозрительного коллажа, создаваемого наблюдателем. В этой философии эксперименты А и Б объединены дополнительностью.

В-четвертых,

заметим, что этот «визуализированный» объект, который теперь можно назвать «светом», является как волнами, так и частицами. Когда мы говорим об объективности, именно его описание нам следует иметь в виду. Когда Бор говорит: «Неверно думать, что задача физики — в том, чтобы обнаружить, какова природа. Физика касается того, что мы можем сказать о природе» (Герберт, 45), — он подразумевает, что этот визуализированный объект — это все, о чем мы можем говорить. Это абстракция, однако никакого другого объекта нет. Не существует никакой «глубокой реальности».

В-пятых, заметим, что наблюдатель А вслед за этим однозначно передает этот визуализированный объект наблюдателю Б. под «однозначностью» понимается, что А передает информацию посредством математического формализма, объединенного со словесной картиной. В однозначное описание должен быть включен весь измерительный инструментарий. Позднее наблюдатель Б может провести свой собственный эксперимент, пользуясь тем же оборудованием и испытательными условиями, для того, чтобы подтвердить однозначность коммуникации от наблюдателя А. Доказанная однозначность этой коммуникации свидетельствует о подлинной объективности визуализированного объекта наблюдателя А.

Теперь можно утверждать, что из-за этого способа понимания свету было дано поистине объективное описание как одновременно волн и частиц, и в противоречие природа втянута не была.

Наконец, заметим, что самый крупный овал, неизмеренный феноменальный объект, очерченный пунктиром, содержит в себе все, о чем говорит Бор. Он никогда не обсуждает старую физическую реальность, показанную вопросительный знаком справа, — она внешня по отношению к этому неизмеренному феноменальному объекту. Но гораздо важнее, что он никогда не упоминает и этот крупный овал, сам неизмеренный феноменальный объект — предположительно поскольку это было бы бессмысленно. У него нет свойств. Свойства являются только результатом эксперимента, имеющего место внутри этого овала. Я очертил его пунктиром, поскольку что-то мне подсказывает: Бор бы его не одобрил. Однако мне кажется, что этот большой неизмеренный феноменальный объект в пунктире должен здесь быть, поскольку если бы его здесь не было, то измерительные инструменты измеряли бы только сами себя. Хотя Бор этого не описывает, что-то просто обязано поступать в приемное отверстие каждого эксперимента. Может быть, я что-то упускаю, но я не понимаю, как у вас может получиться эксперимент, если в него не поступает ничего, а выходят явления. Бор может сказать, что то, что поступает в эксперимент, «бессмысленно», и использованием этого термина пригласить нас никогда об этом вообще не думать. Но что-то все же должно поступать, бессмысленно оно или нет. Я сейчас это подчеркиваю, поскольку вернусь к этому позже.

Уже говорилось, что, кажется, ни Эйнштейн, ни Бор не осознавали явно, что, хотя они вели свой спор в понятиях мысленных экспериментов, спор, тем не менее, шел о метафизике. Метафизический вопрос, лежащий в корне всего этого, — это старый вопрос разума против материи, субъекта против объекта, который не давал покоя философии со времен Исаака Ньютона и Иммануила Канта.

СУБЪЕКТИВНОСТЬ

Дополнительность Бора обвиняли в том, что она субъективистична. Если мир состоит из субъектов и объектов, и если Бор говорит, что свойства атома не присутствуют в объектах, значит, Бор говорит, что свойства атома присутствуют в субъекте. Однако если наука и не может чем-то быть — она не может быть субъективной. Нельзя всерьез утверждать, что вся наука располагается у вас в голове. Однако в своих ранних работах по дополнительности Бор, казалось, именно это и утверждал (Фолзе, 24). Он пытался вычислять проблему в квантовой физике, а не просто жонглировать кучей философских категорий, и Генри Фолзе говорит, что ему, казалось, не приходило в голову, каким может оказаться значение этого. В своем первом докладе по дополнительности Бор не упоминал объективность и в действительности допускал грубую ошибку, называя свою дополнительность субъективной. Также он говорил о научном наблюдении как о «возмущении явления», а это предполагало, что он говорит либо о мыслях, возмущающих объекты, или же о том, что явления субъективны.

При условии таких нападок на его субъективность, можно видеть, почему Бор разработал концепции «феноменального объекта» и «визуального объекта» независимыми от субъекта на рисунке, который я вам только что показал. Он находился под постоянным давлением — доказать, что то, о чем он говорит, не субъективно.

Он постоянно приводил тот довод, что дополнительность не субъективна. Поскольку предоставляет однозначную коммуникацию. Когда результаты эксперимента существуют однозначно в уме нескольких ученых, Бор говорит, что он уже не субъективен.