Субмарины-самоубийцы
Шрифт:
— И вообще, вы, из первого отделения, что-то уж больно дерете нос! — продолжал Иноуэ. — Все время хвастаете, что пришли с Цутиуры!
Это было истинной правдой. Мы гордились высокими традициями Цутиуры. Ведь на этой базе выросли самые знаменитые асы морской авиации Японии, среди которых были Сабуро Сакаи и Хироёси Нисидзава. Занимаясь там, мы все время мечтали быть похожими на них и так же сражаться с врагом, как они. Даже покинув Цутиуру, мы носили в себе воспитанный ею дух и готовились показать всей Японии, что могут сделать выходцы с нее. Возможно, мы кое в чем и перебирали, но, несомненно, имели все основания гордиться своим пребыванием там.
— И еще одно, — закончил лейтенант Иноуэ. — Вы уж больно много твердите о том, какие вы опытные, всего только потому что вы на пару недель дольше готовились на Оцудзиме,
Мы выполнили команду. Она была уставной, и у нас не было никакой возможности не исполнить ее. Младший лейтенант Иноуэ скорыми шагами прошел на левый фланг, и я невольно затаил дыхание, увидев его уголком глаза. Когда в Императорском военно-морском флоте начинается физическое «вразумление» подчиненных, то для вас куда лучше находиться на самом дальнем конце шеренги от того фланга, с которого начинается избиение. В этом случае, когда офицер или унтер-офицер доходит до вас, его руки уже болят от ударов, нанесенных предыдущим солдатам. Да и к тому же он к этому времени устает. Поэтому удар, приходящийся на вашу долю, уже не так увесист. Но на этот раз я стоял всего лишь третьим с того фланга, с которого должна была начаться экзекуция. А первой полудюжине обычно доставалось больше всего.
Стиснув зубы, я смотрел прямо перед собой. В подобных ситуациях категорически противопоказано выказывать страх. Проявление страха может стоить вам одного-двух лишних ударов. И вот «вразумление» началось! Удар кулака лейтенанта Иноуэ пришелся мне в правую челюсть. Еще через две секунды другой удар пришелся по тому же самому месту. Третьим меня «приласкал» лейтенант Кадзима. Про него ходили слухи, что в бытность свою в Военно-морском инженерном училище он специально отрабатывал свои удары. Проходя вдоль строя, он наносил разным курсантам удары разнообразным способом, чтобы заметить, какой из них доставляет максимум боли. Должно быть, эти его опыты оказались успешными. Его удар пришелся мне в угол рта и по носу. Губы мои и подбородок тут же залила кровь. Но я стоял, вытянувшись по стойке «смирно». Трое офицеров прошли, осталось еще трое. Я должен был все вытерпеть до конца. Если ты падал, то тебя силком ставили на ноги и щедрой мерой добавляли порцию, чтобы научить не быть слабаком.
Мне удалось устоять под их ударами, хотя несколько моих товарищей упали. Когда все закончилось, мы остались стоять, ссутулившись, унылые и опозоренные. Краска стыда, покрывшая наши лица, была едва ли не ярче крови, стекавшей по ним же. Страх, охвативший нас, не проходил, хотя мы были уверены, что наказание завершено.
Офицеры снова велели нам выравняться в две шеренги лицом друг к другу.
— Надеюсь, вы запомните урок, полученный сегодня! — фальцетом произнес лейтенант Тояма. — И если еще хоть раз произойдет нечто подобное, мы позаботимся о том, чтобы вас всех выгнали с нашей базы. Разойдись!
Мы поплелись обратно в казарму, думая о том, что наши офицеры своими поступками больше всего похожи на обыкновеннейших гангстеров.
— Но кто все-таки дал этому типу прозвище? — спросил кто-то, когда мы уже были далеко.
Никто не ответил. Правда же заключалась в том, что в тот вечер после семинара человек шесть-семь повторили его новое имечко. Мы все, насмешничая, болтали о том, как удачно мы выставили всем на обозрение глупость лейтенанта Тоямы в ходе семинара. Ничто бы не изменилось, даже если бы кто-нибудь и признался. Добредя до казармы, я смыл с лица кровь и окатил холодной водой голову. Это немного охладило меня, но только снаружи. Внутри же меня все горело.
Лишь немногие из выпускников Этадзимы, нашей национальной Военно-морской академии, были подобны капитану 3-го ранга Итакуре, командиру базы Оцудзима, или нашему командиру отделения, младшему лейтенанту Миёси. Им не надо было бить своих подчиненных, чтобы добиться подчинения. Они просто отдавали приказы, и все им повиновались. Если кто-то делал что-нибудь не так, они так смотрели на него, что это было куда хуже любого физического наказания. Они давали почувствовать, что вы подвели их, и в следующий раз вы старались сделать все как можно лучше. И я считаю, что именно так и надо управлять людьми. Жесткая дисциплина, с физическими наказаниями, лишь озлобляет человека и заставляет его постоянно думать о том, сколь несправедливо с ним поступают, вместо того чтобы думать о том, как лучше сделать дело. Я мог лишь презирать тех шестерых офицеров, которые избили нас. Они не вправе называться истинными офицерами. Настоящий офицер искренне заботится о вверенных ему людях и относится к ним с уважением. Он не избивает их, как собак.
Я плеснул еще холодной воды себе на голову и возвратился в нашу комнату. Едва я вошел в нее, как мой рот и нос закрыло мокрое полотенце — это сделал младший лейтенант Миёси. Увидев его, я расплакался и смог только сказать:
— О, все это так ужасно!
— Лейтенант Тояма — мой соученик, — сказал наш командир дивизиона. — Любой может допустить ошибку, но кто-то из вас сказал что-то, что его очень обидело. Подчиненные не должны так поступать. Подобное недопустимо в Императорском военно-морском флоте. Поэтому вы и получили такую выволочку. Такое больше не должно повториться. Все офицеры настаивали на том, что вам надо преподать урок. Я сказал им, что первым дивизионом командую я и что я сам со всеми вами разберусь. Но они не захотели меня слушать. Они даже сказали, что это именно я распустил вас, поскольку был слишком мягок с вами. Они также считали, что вы стали чересчур задаваться и вам надо преподать хороший урок. Хотя Тояма был зол на вас, но больше всего злились Иноуэ и Цубои. В конце концов я сдался и отправился спать.
Я прошу простить меня за то, что мне было стыдно смотреть на вас во время этого избиения. Я отказался участвовать в этом вместе с остальными, но больше не мог ничего для вас сделать. Могу только пообещать вам следующее. Вас больше никогда не будут так избивать. Простите меня за то, что произошло сегодня вечером. Такое больше не повторится. Если вы заслужите наказание, то я сделаю это сам, как бы ни тяжело это мне было. Спокойной ночи.
Как ни странно это звучит, но его последние слова успокоили нас. Мысль о нашем командире дивизиона, лупящем нас, сначала повергла нас в тоску, но затем мы рассмеялись. Что за зрелище это было бы! Разумеется, он бы сдержал данное им слово. И отлупил бы нас за здорово живешь. Но мы сомневались, чтобы этот человек, который так часто выказывал нам свою привязанность, смог сделать хоть несколько шагов вдоль нашей шеренги, прежде чем отказался бы от этой затеи. На сердце у нас стало чуточку легче, и мы отправились спать.
Но на следующее утро нам было не до смеха и не до улыбок. Разбитые лица чертовски болели. Мои нос и губы чудовищно распухли, а засохшая кровь мешала дышать. Мы стали обдумывать нечто вроде плана отмщения. Сделать это было не так-то просто, поскольку месть должна была выглядеть так, чтобы нас не смогли наказать за нее. Несколько дней размышлений не принесли плодов, и мы уже были готовы отказаться от этой идеи, когда нам на помощь пришла сама природа. Через пару дней Хикари стала ареной зрелища, достаточно редкого для этой части Японии — сильного снегопада. Из-за нехватки опытных техников лишь около двенадцати курсантов могли ежедневно совершать учебные выходы на «кайтэнах». Остальные же в течение довольно значительного времени были предоставлены сами себе. Очень немногие из нас, прибывших с Цутиуры, выходили на «кайтэнах», да и то довольно редко. Учебный день для нас обычно начинался с утренней зарядки и курса физической подготовки. Затем мы завтракали, потом работали вместе с техниками или на торпедных катерах всю первую половину дня. После обеда начинались занятия по дзюдо или фехтованию, но после них у нас оставалось еще довольно много свободного времени. Наши офицеры были слишком заняты отработкой заключительных этапов подготовки тех курсантов, которые уже были отобраны для проведения той или иной операции, так что на нас времени у них почти не оставалось. Их головной болью было находить для нас занятия, для чего они использовали все наработанные способы. Мы совершали марш-броски к гробнице Муродзуми, находившейся примерно в трех милях от нашей базы, участвовали в гонках на гребных шлюпках. Дивизионы разделялись на группы и устраивали состязания по самому популярному виду спорта в Японии с момента его появления — американскому баскетболу.