Субмарины-самоубийцы
Шрифт:
— Человек должен сделать для своей страны все, что в его силах, — прозвучал спокойный ответ. — Потом он сказал: — Смерть ничего не значит. Япония потерпит поражение, в этом я уверен. Но она возродится и станет более мощной державой, чем прежде.
Маэда продолжал говорить, утверждая, что нация должна претерпевать страдания и очищение каждые несколько поколений, становясь после такого испытания только сильнее за счет избавления от скверны. Наша страна сейчас погружается в огненную купель, сказал он, из которой восстанет только все лучшее в ней. Что ж, в отношении огненной купели, по крайней
— Ты хорошо выспался? — спросил меня Маэда, когда я вошел в кают-компанию.
— Нет, господин лейтенант, не выспался. Уж очень в нашем кубрике тесно.
— Увы, тебе придется привыкать к этому, — сказал он, закрывая книгу. — Ты должен как следует отдыхать.
— Трудновато это будет, господин лейтенант, — сказал я. — Надеюсь только на то, что за день я так наработаюсь, что ночью не буду уже замечать никакой тесноты.
— Сейчас уже должно рассвести, — произнес Маэда, взглянув на часы. — Давай-ка выйдем на палубу и выкурим по сигарете, пока мы не погрузились.
При движении лодки в подводном положении курение на борту было строжайше запрещено. Мы поднялись на палубу перед рубкой и, стоя там под ее прикрытием, наслаждались свежим морским ветерком, обдувающим нас. За весь день это было нашим единственным шансом на перекур. Стоя там, мы разговаривали и курили сигарету за сигаретой, смакуя каждую затяжку. Через некоторое время на палубу поднялись лейтенант Какидзаки и Ямагути, за ними показался старшина Танака из экипажа лодки.
Первым заговорил Танака.
— Я заметил, что тебя нет на месте, Ёкота, — обратился он ко мне. — Тебе все еще кажутся узкими наши койки?
— Ты прав, — ответил я. — Этой ночью я в полной мере понял, что приходится терпеть подводникам.
— Со временем многое меняется, — сказал он. — Когда война началась, я был у Гавайских островов. Моя подводная лодка вместе с несколькими другими блокировала Оаху. [17] Мы должны были торпедировать все корабли, которые пытались выбраться из Пёрл-Харбора. В те дни война шла вдалеке от Японии. Теперь, всего через три года, она вплотную приблизилась к нам.
17
Оаху — остров в Тихом океане, в составе Гавайских островов (США).
— Но что изменилось для вас? — спросил я. — Трудности остались теми же, не правда ли? Еда — консервы, спертый воздух и все остальное?
— Все так, но все же трудности смотрелись тогда по-другому, — ответил Танака. — В 1942 году я действовал в Индийском океане. Поход был долгим, но он доставлял нам радость. Мы ходили тогда еще более грязными, все были в машинном масле. Но это только веселило нас;
— Радость? Веселило? — удивленно переспросил Ямагути. — Как война может быть в радость?
— Все дело в том, что тогда война была другой, — задумчиво произнес Танака. — Мы не скрывались и не убегали, как сейчас. В 1942-м мы действовали спокойно и собранно. Мы выигрывали ту войну. Дух победы переполнял нас. Мы открыто искали схватки с противником и
. сражались с ним грудь на грудь. У нас не было радара, но это не останавливало нас. Мы искали противника, сражались с ним и топили его.
А теперь приходится радоваться, если нам вообще удается найти его. Обычно теперь он сам находит нас. Три года тому назад обнаружение противника почти наверняка заканчивалось его потоплением. Когда один из дозорных кричал: «Вражеский корабль!» — все вопили от радости.
Мы разбегались по своим боевым постам, смеясь, а кое-кто даже пел. Еще до того, как раздавалась команда: «Стоять по боевому расписанию!»
А когда раздавалась команда: «Торпедные аппараты товсь!» — то тут же начинали спорить комендоры. Они не уставали повторять, что торпеды слишком дороги, чтобы расходовать их на врага, ведь каждая торпеда стоила тридцать тысяч иен. Они просили капитана всплыть и позволить им потопить вражеский корабль артиллерийским огнем.
Если он давал разрешение, мы всплывали на поверхность моря. Комендоры выскакивали на палубу и заряжали орудие. Всем остальным оставалось только смотреть. Все это было похоже на спортивное состязание. Когда комендоры попадали в цель, мы все кричали от восторга. Торговые суда врага тоже двигались медленно, они не могли уйти от нас. Мы легко догоняли их и топили.
Нам нравилось ощущать свою силу, особенно когда мы видели, как вражеское судно, пытаясь уйти от нас, кренится на волнах. Порой я даже испытывал жалость к морякам на таких судах, но наши молодые матросы ничего подобного не чувствовали. Ныне же роли полностью переменились. Теперь настала очередь американских моряков кричать от восторга, смеяться и петь. Все наши возможности и резервы совершенно исчерпаны. У нас никогда уже не будет тех возможностей, что были три года тому назад.
Рассказ Танаки заворожил нас. Мы поймали себя на том, что, слушая его, подались вперед, стараясь не пропустить ни слова.
— Когда я рассказываю все это молодым матросам, которые приходят на подводную лодку, — продолжал Танака, — они тоже хотят вернуться в то старое время. Не так уж много нас, ветеранов-подводников, осталось из тех, кто служит с 1942 года.
И он ведь прав, понял я, когда Танака стал спускаться в люк, чтобы заступить на вахту. Около шестидесяти японских субмарин было потоплено со времени нападения на Пёрл-Харбор, из них более двенадцати нашли гибель от торпед американских подводных лодок!
Вслед за Танакой мы тоже спустились в лодку, чтобы позавтракать. После завтрака все водители «кайтэнов» собрались в кают-компании и, расстелив перед собой большую карту, пытались определить, где мы находимся. Через некоторое время лейтенант Кавамото, сменивший лейтенанта Обори на посту старшего помощника капитана, позвал нас в центральный пост. Там уже были командир и штурман лодки.
— Ну, как вы себя чувствуете? — спросил капитан Орита и, не дожидаясь ответа, продолжал: — Мы уклонились на этот раз от встречи с врагом на выходе из пролива Бунго. Когда мы двинемся дальше к югу, то там должно быть много американских кораблей. Если нам попадется крупная дичь, то я намереваюсь применить «кайтэны».