Субмарины-самоубийцы
Шрифт:
— Вот, Ёкота, — сказал, вытирая слезы, Номура. — Прочти это.
Он протянул мне блокнот, раскрытый на одной из последних страниц, и я понял, что это прощальное письмо, которое оставил Кугэ. Я начал читать.
«Всем моим друзьям на базе от Минору Кугэ.
Из-за повреждений наших „кайтэнов“ трое их водителей должны будут снова вернуться на базу. Мы вышли в море группой из шести человек. Мы стали хорошими товарищами, и меня огорчает, что лишь трое из нас смогут сразиться с врагом.
Для Соноды, Номуры и Ёкоты это уже не первый выход на задание.
Прошу вас послать этих трех человек на новое задание как можно быстрее. Они горят желанием получить новое прекрасное оружие и сразиться с врагом.
Это последнее желание в моей жизни и единственное, с которым я обращаюсь к вам, ожидая своей очереди выйти в свой последний бросок на врага».
Прочитав эти слова, я зарыдал вместе с Номурой. Мне хотелось произнести имя Кугэ вслух и благословить его, но я не стал делать этого в присутствии других подводников. Я просто лег на свою койку и прочитал про себя молитву по моему покойному другу. Ему, как и нам, было знакомо то чувство, с которым приходилось дважды возвращаться после выхода в составе групп «Конго» и «Тэмбу». Поэтому, завершая свой дневник, он просил других водителей «кайтэнов» проявить сострадание к нам.
«Мне не нужно сострадание, Кугэ, — мысленно разговаривал я со своим другом. — Я вернусь и с полным спокойствием приму все, что произойдет после этого. Если люди будут злословить у нас за спиной, пусть их. Если они не смогут понять чувства водителей „кайтэнов“, я ничего не смогу с этим поделать. Ты, Икэбути и Янагия понимаете это, а все остальное для меня не важно. Пусть не сразу, но я снова выйду на врага. Дождитесь нас. Пройдет не так уж много времени, и мы трое встретимся снова».
Я вытер слезы. У меня больше не было причины плакать. Вскоре сон овладел моим усталым телом.
Пока я спал, экипаж под командованием капитана Сугамасы продолжал медленно вести нашу лодку на север к родной базе. Все мечтали о том, чтобы подняться на поверхность, но возможности для этого по-прежнему не было. Все чаще стали встречаться патрульные корабли американцев. Всякий раз, когда капитан подвсплывал на перископную глубину, чтобы поднять антенну радара и осмотреться, наш оператор замечал на экране прибора вражеские самолеты. Поэтому мы продолжали идти в погруженном состоянии, используя запасенную в аккумуляторных батареях электроэнергию и зная, что лишь с наступлением ночи 29 июня у нас может появиться шанс подняться на поверхность.
Все из команды, кто не стоял ходовую вахту, спали или дремали, стараясь не расходовать понапрасну сил, когда в 9.00 мы услышали неожиданный взрыв. Он был достаточно громок, чтобы его услышали все в лодке, и мы повскакивали с коек, стоя на палубе в одних только грязных набедренных повязках. Все удивленно переглядывались, поскольку громкоговорители судовой трансляции молчали. Никто не мог объяснить нам, что происходит.
— Выясните источник шума! — услышали мы с Номурой приказ капитана Сугамасы, когда вошли в кают-компанию.
Акустик доложил, что его приборы ничего не показывают.
— Осмотреться радаром! — последовал новый приказ. Над водой завращалась поднятая антенна радара.
— Горизонт чист! — доложил оператор.
Оставалось предположить, что либо наш радар испорчен, либо нечто, ставшее причиной этого взрыва, внезапно исчезло.
За этим последовал краткий спор в центральном посту, после чего заработала трансляция.
— Должно быть, у нас имеется течь в топливной цистерне, — сообщил громкоговоритель. — Нас заметил вражеский самолет. Он сбросил бомбу, чтобы обозначить эту точку. Теперь к ней, по всей вероятности, следуют корабли врага, чтобы произвести поиск.
К такому выводу пришел капитан Сугамаса. Если он был правильным, то мы попали в переделку еще более опасную, чем ранее. Остановить течь своими силами, изнутри лодки, мы не могли. Через пробоину топливо будет выходить до тех пор, пока в цистерне не останется горючего либо пока нас не найдут враги. Весь экипаж занял свои места, подводники изготовились к новой бомбардировке. Мы ждали ее со страхом, поскольку не представляли, сколько еще может выдержать наш и так уже потрепанный корабль. Наверняка мы не сможем погрузиться очень глубоко, к тому же у нас на палубе по-прежнему оставалось 9000 фунтов сильной взрывчатки. Близкий взрыв глубинной бомбы мог означать наш конец.
Некоторое время мы ждали, но никакой атаки не последовало. Это убедило капитана Сугамасу в том, что самолет лишь приблизительно обозначил место для кораблей. Если бы пилот самолета был уверен в точке нашего пребывания, то он продолжил бы бомбардировку. Наша лоука проуолжила свой тернистый путь на север. Возможно, к тому времени, когуа надводные корабли противника прибыли к обозначенной самолетом точке океана, мы находились уже достаточно далеко от нее.
Примерно тридцать минут спустя акустик доложил в центральный пост:
— Слышу шум винтов! Пеленг левый девяносто! Интенсивность — два!
Враг приближается! Самолет все-таки вызвал его! Он обнаружит нас без особого труда по тянущемуся за нами следу вытекающего топлива.
От этих мыслей нам стало нехорошо. Защищаться нам было совершенно нечем. На палубе стояли три бесполезных «кайтэна», а все усилия команды уходили только на то, чтобы держать субмарину на ровном киле. Мы не могли всплыть и принять бой. У нас имелось только два ручных пулемета, да и те вполне могли отказать после того, что пришлось испытать кораблю. Но даже если они и будут работать, то что они могут сделать против пятидюймовых орудий? Нас разорвут снарядами на части, едва мы покажемся на поверхности воды. Нам оставалось только одно: потихоньку ускользнуть и надеяться на то, что враг не сможет обнаружить нас. Если он нас все-таки обнаружит, то нам конец.