Субмарины уходят в вечность
Шрифт:
Взойдя на субмарину, которую члены команды называли между собой «Валькирией», фрегаттен-капитан Роланд сразу же вызвал обер-лейтенанта цур зее Ланцке и корабельного врача гаупт-шарфюрера Ольтена.
— …Должен предупредить, — завершил свое сообщение командир субмарины, — что подводный поход фюрера является одним из высших секретов рейха. Я не знаю, чем он вызван и каковы его цели, мало того, я считаю, что мы не должны выдвигать по этому поводу никаких неосмысленных предположений.
— Неосмысленных — да, не должны, — согласился старший офицер субмарины Ланцке. — Но из этого не следует, что мы не имеем права осмысливать его.
— И по этому поводу у вас уже имеются какие-то предположения? — мгновенно отреагировал Роланд.
— Предпочту не высказывать их.
— Порой вы поражаете меня своей осмотрительностью, граничащей с мудростью, обер-лейтенант. Мы должны быть готовыми к тому, что именно наша субмарина будет использована для переброски фюрера в Южную Африку или Южную Америку.
— Но не в ходе нынешнего рейда, господин фрегаттен-капитан.
— Согласен, поскольку подлодка к длительному плаванию не готова;
— Но к длительному рейсу она не готова сейчас, а через несколько дней ее окончательно восстановят, нафаршируют продовольствием и торпедами…
— Мы это уже обсуждали, — рассеянно заметил фрегаттен-капитан, но тут же уточнил, — правда, не с вами.
«Валькирия» принадлежала к тем трем десяткам гигантских субмарин, которые были сооружены по особому указу Гитлера для перевозок в Антарктиду. Исходя из представлений привыкших к неописуемой тесноте подводников, здесь все, в том числе и офицерские каюты, способно было поражать своими размерами, а каюты капитана и кают-компании — еще и некоторым изяществом меблировки.
Поэтому сейчас, прохаживаясь по каюте, Роланд ловил себя на мысли, что это и есть его настоящий и единственный дом и что, уйдя в отставку, он станет добиваться, чтобы ему выделили какую-нибудь списанную субмарину. Собрав на ее борту таких же бездомных морских бродяг, он устроит для них приют, в котором каждый из отставных мореманов сможет дожить до конца дней своих, чтобы затем умереть так, как полагается умереть моряку: выйти на какой-нибудь посудине в море и не вернуться.
— Да, это может прослыть приютом морских самоубийц, — произнес он вслух, совершенно упустив из виду, что нарушил грань молчаливых раздумий, — однако в этом не будет ничего постыдного.
— О приюте морских самоубийц — это сказано точно, — признал обер-лейтенант цур зее, — особенно явственно предназначение это проявится, когда будет объявлена капитуляция, а мы с вами окажемся посреди океана, и во всех германских портах уже будут развеваться вражеские флаги.
— Я имел в виду совершенно иной приют, — с усталой раздраженностью заметил Роланд. — Совершенно иной. Не обращайте внимания, так, неожиданные мысли вслух. А почему вы все время молчите, Ольтен?
— Лично мне хотелось бы вернуться в университет, получить свой врачебный диплом, а затем предстать перед гросс-адмиралом уже в чине лейтенанта.
Командир субмарины задумчиво уставился на фельдшера и, прикусив нижнюю губу, долго переваливался с пяток на носки и с носков на пятки, еле сдерживаясь, чтобы не выставить этого женоподобного красавчика кретина из каюты. Какой диплом, какой гросс-адмирал?! Ольтен словно бы не понимал, в какой стране и в какой ситуации находится. Единственное, о чем он постоянно помнил, так это о том, что ему не позволили доучиться в университете, а, призвав на флот, удостоили всего лишь чина гауптшарфюрера, то есть обер-фельдфебеля войск СС, в то время как он, потомок древнего баварско-моравского княжеского рода, конечно же, претендовал на офицерский чин.
— На вас, гауптшарфюрер, возлагается особая ответственность. Вам, гауптшарфюрер, — уже откровенно тыкал Ольтена мордой в оскорбляющие его достоинство фельдфебельские нашивки, — предстоит следить за состоянием здоровья и самочувствием фюрера во время его плавания.
— Почему он выходит в море без своего личного врача? Без одного из своих врачей? Можете вы ответить мне на этот вопрос, если уж мы собрались для того, чтобы уяснить для себя причину и смысл появления на борту «Валькирии» самого фюрера?
Роланд и Ланцке вопросительно переглянулись. Им и в голову не пришло задаваться подобным вопросом. Впрочем, они и теперь считали его несущественным.
— Мы предоставим вам право, гауптшарфюрер, — молвил Ланцке, — задать этот вопрос лично фюреру. И хочется видеть вас в первую минуту после полученного ответа.
— Будь я фюрером, я бы превратил одну из таких субмарин в свою плавучую рейхсканцелярию, — совершенно неожиданно отреагировал Ольтен, выдав, наконец, то, чего, собственно, и ожидал от него командир, — хоть какую-то версию. — И этой субмариной-канцелярией вполне могла бы стать наша «Валькирия», особенно если учесть, что остальные подлодки находятся вне базы.
Выслушав его, фрегаттен-капитан застыл посреди каюты. Ланцке, конечно же, поспешил саркастически оскалить свои желто-черные полуразрушенные зубы, чтобы показать, что воспринимает эту версию на уровне бреда, однако сам командир с выводами не спешил. Он вдруг подумал: «Коль такая мысль пришла в голову Ольтену, которому до сих пор, кажется, вообще никогда никакие мысли не приходили, то почему бы не предположить, что и в окружении фюрара нашлись такие же мудрецы? В конце концов, ее мог подсказать фюреру сам гросс-адмирал. Пока враги и заговорщики рыщут на подступах к Берлину и рейхсканцелярии, фюрер руководит страной, находясь здесь, под тройной защитой — отборных частей СС и морской пехоты, а также скалы и металла, готовый в любое время сменить базу или вообще уйти в океан!»
— Господин фрегаттен-капитан, — появился в дверном проеме дежурный матросштабсобер-ефрейтор Карцаг, — каюта для рейхсгостей готова. — О предполагаемом появлении на борту Гитлера он не знал, рейхсгостем на субмаринах «Фюрер-конвоя» привыкли называть любого высокопоставленного чиновника.
Однако занимался обустройством подобных гостей, как, впрочем, и их бортовой охраной, именно этот верзила, бывший инструктор унтер-офицерской школы морских пехотинцев, недавно спасенный Роландом, а точнее Деницем, от трибунала. Под который чуть было не угодил за то, что в драке в одной из гамбургских пивных буквально изуродовал каких-то троих портовых грузчиков, кстати, тоже очень крепких мужиков, давно славившихся своими пьяными дебошами.