Суд да дело
Шрифт:
– Шесть часов крепкого сна!
– смеясь, ответила она.
– Но это ведь можно устроить. Разрешите, я сделаю вам такой подарок.
И она согласилась. И они поехали в ближайший мотель, где он снял для неe номер. Поздравил с Рождеством и уехал довольный собой.
Потом, после праздников, она горячо благодарила его за чудесный подарок. Потому что такого сладкого, такого крепкого сна у неe не было давно-давно. И в следующий раз, проиграв, она захотела одарить его тем же. Но он заявил, что и ланч, и мотель - это будет слишком дорого для неe. Почему бы им не поделить расходы и не взять номер с двумя кроватями? Ведь разница в цене - пустяковая.
Так они и сделали. Они крепко и сладко выспались в разных кроватях. Разделeнные только тумбочкой с Библией. Проснулись освеженные, беззаботные, счастливые. И после этого невозможно было просто разъехаться по домам. От полноты чувств они должны были кого-то обнять и поцеловать. Но так как поблизости не было ни любимых детей, ни любимых супругов, они стали обнимать и целовать друг друга. Нет, я решительно возражаю против понимающих улыбок на лицах моих слушателей. Их объятия поначалу были вполне невинными. И то, что они потом перешли в нечто другое, никак, ни в уме, ни в сердце не было запланировано моими недосыпающими героями.
Во всяком случае - в тот первый раз.
Но, конечно, все последовавшие разы не были окрашены такой спонтанной непреднамеренностью. Невиноватость, как и невинность, теряют только один раз. Не будем скрывать - им это понравилось. Они вошли во вкус. Будучи администратором, он легко мог перестраивать ход работ таким образом, чтобы в пятницу им не нужно было возвращаться в фирму после ланча. А потерянное время они компенсировали на следующей неделе, работая по вечерам. Но, несмотря на эти вечерние рабочие часы, они теперь совсем не чувствовали себя усталыми. Они стали заметно бодрее, выглядели лучше, работали успешнее.
Они обсуждали теперь не только детей, но и супругов. Она рассказывала, каким заботливым отцом оказался еe муж, как чутко он прислушивается к мимолeтным сменам настроения их сына. Нет, вовсе не для того, чтобы всегда им подыгрывать и потакать. Он вспоминает себя в детстве, вспоминает, чего ему хотелось тогда, и находит правильную дозу соучастия в детских играх и необходимой строгости. А он рассказывал, что его жена совершенно лишена обычной материнской паники в отношении здоровья их дочки. Что он в семье главный паникeр и готов был бы мчаться к врачу со всяким прыщиком, если бы жена не удерживала его и не успокаивала.
Так эта тесная дружба и эти еженедельные встречи продолжались почти два года. И хотя оба старались быть предельно осторожными, они не могли скрыть той радости, которой загорались их лица при виде друг друга. Которая безотказно отзывается в сердцах окружающих уколом зависти. И если уколы эти следуют один за другим, они накапливаются, сливаются в непрерывную ниточку злобы, которая делается всe прочнее, которая может заставить человека забросить свои дела и заняться исключительно утолением злых чувств и порывов. Например, взять и выследить, куда поехали на ланч эти необъяснимо ликующие сотрудники. А потом проследить, куда они поехали после ланча. А потом сообщить обо всeм этом кому-нибудь из супругов.
Так или иначе, в одну солнечную пятницу эта пара шла уже, взявшись за руки, от автомобиля к дверям снятого номера в мотеле. И путь им преградила его жена. И пятница сразу сильно почернела у них в глазах. И жена, действительно, оказалась женщиной очень твeрдой и решительной. И без всякой паники подала на развод.
Напрасно он говорил ей, что любит еe и готов немедленно прекратить эти встречи с сотрудницей. Что встречались они больше в медико-терапевтических целях, а отнюдь не любовных. Что если бы она была вовлечена во что-то подобное, он отнeсся бы с полным пониманием и не реагировал бы так драматично. Но жена его придерживалась взглядов твeрдых и старомодных. Не желала видеть тонких оттенков цветущих вокруг неe чувств и всe называла грубым и плоским словом. Измена.
Он мне изменял, ваша честь. Да, ребeнка я хочу оставить себе. Да, мне нужны будут средства на его воспитание.
Да, мой бывший муж зарабатывает неплохо. Да, трети его зарплаты будет довольно. Плюс половина того, что он зарабатывает игрой на бирже. Он, видите ли, очень умелый игрок. Все эти акции, которые поднимаются и падают волна за волной, - для него родная стихия.
Вот так наш недосыпавший администратор остался без жены и ребeнка. Его недосыпающая подруга вовсе не хотела разрушать свою семью. И чтобы быть от беды подальше, она перешла в другую фирму. Таков был печальный конец их счастливых совместных сновидений.
Перемена четвeртая: форель с цветной капустой,
пирожки с печeнкой, утка со спаржей
Рассказывает непризнанный писатель Лорренбах
– Что приходит нам в голову, когда мы смотрим на взлетающий самолeт? Мысль о далeких странах? О разлуке? О чудесах технического прогресса? Не знаю, как вам, а мне в последние годы всe чаще при этом зрелище вспоминается кинотеатр. Да-да, с тех пор как они начали показывать фильмы во время полeта. Я вижу взлетающий "боинг" и думаю: "Вот полетел очередной кинотеатр... Переполненные кинотеатры один за другим поднимались над аэродромом..."
Вообще-то, я не прочь посмотреть иногда случайный фильм. Но в тот раз показывали что-то, мною уже виденное. И мой сосед-попутчик тоже не смотрел на экран. Поэтому мы разговорились. И я довольно скоро сознался ему, что я пишу.
Мне кажется, есть профессии, в которых человек должен заранее сознаваться при знакомстве с новыми людьми. Например, судья, прокурор, налоговый инспектор, полицейский - они должны предупреждать нового знакомого. Чтобы тот не вздумал рассказать о какой-нибудь своей противозаконной проделке. Ведь это всех поставит в неловкое положение. То же самое и писатели. Окружающие должны знать, с кем имеют дело. Потому что они всегда рискуют попасть навеки в какой-нибудь опубликованный рассказ. А это не каждому по вкусу.
Но мой попутчик ничуть не испугался моей профессии. Наоборот, начал рассказывать о главной печали своей жизни. О том, что он с годами теряет взаимопонимание с женой. Может быть, его откровенность была подогрета теми бутылочками, которые неустанно разносили стюардессы. Его лeгкий акцент, как иностранная этикетка, придавал его речи какую-то заморскую убедительность.
– Если бы некий писатель захотел описать нашу семейную жизнь, - говорил он, - у него получилась бы повесть о двух людях совершенно разной судьбы. Жили-были он и она. Под одной крышей, в одних стенах, но совершенно по-разному. Он жил в чудесном доме. Дом стоял на тихой улице, под старинными липами. Перед ним была лужайка, а сзади - большой зелeный двор, окруженный цветущими кустами и деревьями. В этом дворе устраивались пикники, и многочисленные друзья засиживались за полночь за расставленными столами. В доме было достаточно места для всей семьи и приезжавших гостей. Гости любили бывать в этом доме, хвалили его, и их похвалы грели ему сердце. Он мечтал прожить в этом доме до конца дней своих.