Суд королевской скамьи

Юрис Леон

— Сжальтесь надо мной.

— Нет. К вечеру соберите всю семью. В шесть часов я встречу вас около вашего дома.

— Сначала я покончу с собой.

— Нет, этого вы не сделаете. — Арони был безжалостен. — Если бы вы хотели, то сделали бы это много лет назад. И не требуйте от меня сочувствия. Если вы работали на Кельно, то самое малое, чем вы можете искупить свою вину, — это наконец сделать что-то достойное. Я встречу вас в шесть. часов. Будьте в полной готовности.

Когда Арони ушел, Тукла дождался, пока успокоительная таблетка стала оказывать свое воздействие.

Приказав секретарше отменить все встречи и телефонные звонки, он заперся в кабинете. Открыв нижний ящик стола, Тукла долго смотрел на лежащий в нем пистолет, а потом выложил его на стол. В ящике было двойное дно, сделанное так искусно, что даже опытный глаз не мог бы заметить его. Большим пальцем он нажал на планку, и та скользнула в сторону. В потайном отделении лежала конторская книга. Потрепанная выцветшая обложка. Он положил ее на стол ридом с пистолетом и уставился на нее. Еле заметные буквы на обложке гласили: «Медицинский журнал. Ядвигский концентрационный лагерь, август 1943 г. — декабрь 1943 г.»

30

— Свидетельница будет давать показания по-французски.

Доктор Сюзанна Парментье, поднимаясь на свидетельское место, опиралась на трость, но отказалась от предложенного стула. Предметом гордости судьи Гилроя был его беглый французский, и он воспользовался возможностью продемонстрировать аудитории свои таланты, обратившись к свидетельнице на ее родном языке.

Сильным чистым голосом она назвала свое имя и адрес.

— Когда вы родились?

— Должна ли я отвечать?

Гилрой невольно улыбнулся.

— Не возражаю обойти этот вопрос молчанием,— сказал Хайсмит.

— Ваш отец был пастором протестантской церкви?

— Принадлежали ли вы к какой-нибудь политической партии?

— Нет.

— Где вы изучали медицину?

— В Париже. В 1930 году я получила диплом психиатра.

— Скажите, мадам Парментье, какое положение вы занимали к моменту оккупации Франции?

— Северная часть Франции была занята немцами. Мои родители в Париже. Я же работала в клинике в Южной Франции. Узнав, что мой отец серьезно болен, я обратилась за разрешением на поездку к нему. Получить его было довольно трудно. Это требовало нескольких дней жуткой бюрократической волокиты, а я интуитивно чувствовала, что мне нужно торопиться. Я решила нелегально пересечь демаркационную линию, но поздней весной 1942 года немцы задержали меня и отправили в тюрьму в Брюсселе.

— И что произошло потом?

— Здесь находились сотни евреев, включая детей, и с ними очень плохо обращались. Как врач я получила разрешение работать в тюремной клинике. но положение дел было настолько тяжелым, по я была вынуждена обратиться к коменданту

—Он был представителем армии или СС?

— Ваффен-СС.

— И что вы ему сказали?.

— Я сказала, что считаю подобное обращение с евреями просто позорным. Они люди и французские граждане, и я требую, чтобы их и кормили и относились к ним, как к остальным заключенным.

— Как он на это отреагировал?

— Сначала он просто остолбенел. Меня вернули

в камеру. Через две дня меня снова привели в его кабинет. По обе стороны его стола сидели два других офицера из Ваффен-СС. Представ перед ними, я узнала, что вижу состав суда.

— И какое решение вынес этот так называемый суд?

— На одежду мне пришили лоскут со словами «Обожательница евреев», и в начале сорок третьего года за свое преступление я была отправлена в Ядвигский концентрационный лагерь.

— У вас есть татуировка?

— Да, номер сорок четыре тысячи четыреста шесть.

— И спустя какое-то время вы были посланы в медицинский сектор?

— В конце весны сорок третьего года.

— Вы подчинялись доктору Кельно?

— Да.

— Вы встречали доктора Лотаки?

— Да, от случая к случаю, как и всех остальных работников этого медицинского блока.

— И Восса тоже?

— Было ли вам известно, что доктор Кельно и доктор Лотаки проводят в пятом бараке операции для Восса?

— Конечно, это было известно. Кельно и сам не скрывал этого факта.

— И, естественно, вы были в курсе, что Кельно и Лотаки созвали всех вас, чтобы обсудить этические проблемы этих операций.

— Если и была такая встреча, то я на ней не присутствовала.

— Говорили ли вам другие врачи, что Кельно консультировался с ними по этому поводу?

— Доктор Кельно никогда не консультировался с другими врачами. Он просто приказывал им, что делать.

— Понимаю. Как вы считаете, знали ли бы вы о такой встрече, если бы она в самом деле имела место?

— Конечно.

— Доктор Кельно показал, что он не помнит вас.

— Очень странно. Больше года мы встречались с ним практически ежедневно. И, вне всяких сомнений, сегодня утром он узнал меня в коридоре суда. Он сказал мне: «А, снова тут приятельница евреев. Какое вранье вы собираетесь излагать?»

Смидди перекинул записку Адаму: «Это правда?»

«Я разозлился», — ответил тот ему.

«Вы же показывали, что не помните ее».

«Увидев ее, я внезапно вспомнил».

— Вы знали доктора Марка Тесслара?

— И очень близко.

— Вы встречались с ним в Ядвиге?

— Да. Узнав об экспериментах Фленсберга, я почти каждый день стала приходить в третий барак помогать его жертвам.

— Содержались ли в третьем бараке проститутки?

— Нет. Тут были только те, кто ждал своей очереди на эксперименты, и другие, уже прошедшие их.

— Были ли в медицинском секторе проститутки?

— Нет, они содержались в другом лагере, и у них было свое собственное медицинское обслуживание в их же бараках.

— Откуда вам это было известно?

— У них нередко случались психические расстройства, и меня несколько раз вызывали к ним.

— Делали ли аборты врачи, обслуживавшие проституток?

— Нет любая забеременевшая проститутка автоматически отправлялась в газовую камеру.

— Даже женщины-капо?

— Их ждало то же самое. Газовая камера. Это правило жестко соблюдалось по отношению ко всем женщинам в Ядвиге.

— Но, конечно, не для жен, охранников из СС и других немцев?