Суд Линча
Шрифт:
– Мой близкий друг, – поправил Леднев.
– Ну, друг, не важно, – Александр Николаевич потер лоб ладонью. – К Мельникову несколько раз приходили с Петровки, из какого-то сыскного бюро. Но я всех посетителей заворачивал. На меня, знаете ли, корочки не действуют. А вот имя знаменитого режиссера, наоборот, открывает многие двери. Это против наших правил – разрешать посещения больных в реанимации. Тем более, уже завтра вашего друга переводят в обычную палату. Вот тогда милости просим.
– Уже завтра в палату? – удивился Леднев.
– Пять дней в реанимации – это более чем достаточно. –
– Значит, его жизнь сейчас, как говорится, вне опасности?
– С ним все хорошо, – врач откинулся на спинку стула. – Операция прошла нормально. Выпилили ему три ребра и ушили легкое. Он физически сильный человек, правда, большая кровопотеря… А кто догадался заклеить ему входное и выходное пулевое отверстия клейкой лентой? Почему не забинтовали или не воспользовались лейкопластырем?
– Ничего под рукой не оказалось, схватил клейкую ленту, – ответил Леднев. – Мы договорились о встрече тем вечером. Перед его приходом я поднялся на двенадцатый этаж к знакомому одолжить бутылку коньяка. То есть сперва я пришел к Голубцову, соседу покойному, попросил бутылку у него. Не оказалось. Тогда я оставил записку в двери и поднялся наверх. Спустился вниз, когда все уже кончилось. Но у Мельникова билось сердце, он дышал. Я разорвал его рубашку и стал метаться по квартире в поисках бинта, так его и не нашел. Стер тряпкой кровь с его груди и спины, оторвал зубами куски скотча и заклеил эти дырки от пуль. Где-то я слышал, что в легких не такое давление, как в атмосфере.
– Правильно сделали, – кивнул Александр Николаевич. – Иначе он мог захлебнуться кровью до того, как приехала «скорая». В общем, разрешу вам повидаться минут десять в порядке исключения. Даже жену к вашему другу не пускал. Только вас. Но не злоупотребляйте моим добрым отношением к кино и вам лично. Десять минут. Обещаете?
– Десяти минут нам вот так хватит, – ребром ладони он провел по горлу.
Врач встал, придвинул стул вплотную к столу и кивнул на дверь.
– Тогда пойдемте. Возьмите с вешалки халатик. Возле двери в интенсивную терапию два милиционера с автоматами. Охраняют Мельникова.
Врач вышел в коридор и зашагал так быстро, что Леднев едва поспевал за ним. На ходу, не сбавляя шага, Александр Николаевич раскланялся с полной женщиной в белом халате, скороговоркой выпалил какую-то любезность и заспешил дальше. Выскочив на лестничную площадку, врач стал подниматься на верхний этаж.
– Основная работа с огнестрельными ранениями достается Склифу. Но и нам привозят время от времени. Но чаще всего пули здесь, – Александр Николаевич ткнул пальцем в свой висок. – У вашего друга есть ангел-хранитель. Видимо, стрелявший решил, что одна из пуль попала в голову, а не прошла по касательной. Эта пуля скальпировала кожу на теменной кости. Преступник увидел эту кость и решил, что ваш друг готов.
Пройдя половину коридора на верхнем этаже, Александр Николаевич остановился перед белой, наглухо закрытой дверью. Из-за стола дежурной медсестры им навстречу поднялся лейтенант милиции с расстегнутой кобурой на правом боку. Стоящий за лейтенантской спиной сержант побарабанил пальцами по ложу висящего на плече автомата.
– Все в порядке, лейтенант, это мой коллега, – Александр Николаевич кивнул в сторону Леднева. – Он посмотрит больного.
Лейтенант внимательно взглянул в лицо Леднева и молча сел на место. Врач распахнул дверь, пропуская посетителя вперед себя. Миновав тесный тамбур и вторую, уже стеклянную дверь, они прошли в узкую двухместную палату, надвое разделенную белой матерчатой ширмой. Медсестра, сидевшая у двери, поднялась на ноги, захлопнула недочитанную книжку.
– Так, Юлечка, все детективы штудируете? – Александр Николаевич, не дожидаясь ответа, проследовал за ширму.
Леднев остановился рядом с врачом и, забыв о приветствиях, уставился на сидящего в койке Мельникова. Тот, пытаясь улыбнуться, лишь растянул бледно-серые губы. Леднев не сводил глаз с большого кровавого пятна на нательной рубахе Мельникова.
– Что вы так смотрите? – спросил Леднева врач. – Кровь? Пока у вашего друга в груди дренаж. Через катетер выходит ненужная жидкость. Садитесь на этот стул и не заденьте штатив капельницы. Через десять минут я за вами зайду.
Александр Николаевич повернулся на каблуках и исчез, будто его и не было. Леднев осторожно присел на край стула. Мельников кивнул головой. Эта голова под слоем бинтов казалась большой, а шея истончившейся. Леднев посмотрел на иглу капельницы, сидевшую в локтевом сгибе здоровой левой руки, на закрепленный горлышком вниз пузырек физраствора в лапках штатива, на кроваво-желтое пятно на рубахе Мельникова, ощущая внутри себя странную сосущую пустоту.
– Подстрелили меня слегка, – Мельников говорил очень тихо, покачивая из стороны в сторону своей большой головой.
– У нас только десять минут, – сказал Леднев. – Потом меня отсюда выпрут. Кто в тебя стрелял?
– Не важно, – Мельников пошевелил забинтованным правым предплечьем.
Чтобы услышать, разобрать все слова, Ледневу пришлось придвинуть стул ближе к изголовью кровати, чуть повернуться к Мельникову ухом.
– Я его знаю. Но это не твоя забота, – он замолчал и с усилием сглотнул слюну. – Елена Викторовна перед смертью расставила фотографии на камине так, чтобы ты кое – что понял. Деньги, снятые с банковского счета, лежат в твоем старом душе на даче, – выговорив трудные длинные фразы, Мельников закашлялся. – На всех этих фотографиях есть одна общая деталь. Старый душ на заднем плане.
– Что-то, я не понял? – Леднев заволновался. – Ты хочешь сказать…
– Деньги в душе. Войдешь в кабинку. Поднимешь деревянный люк рядом с вентилем крана, на потолке. Там деньги, в пакете.
– Сколько там денег? – Леднев провел ладонью по сухому лбу.
– Много, – Мельников засопел. – Я светил фонариком. Было темно. Тысяч двести пятьдесят зеленых. Как минимум. Может, больше.
– А сейчас где они, где деньги эти?
– Деньги лежат в душе, – повторил Мельников.
– Ты их что, не забрал оттуда? – Леднев не верил своим ушам. – Ты оставил в старом душе такие деньги?