Суд
Шрифт:
Раилев встретил их так, будто они уже многие годы работали вместе:
— Привет соратникам. Садитесь… в тесноте, да не в обиде, — смеялся он, крепко пожимая им руки.
Это был крупный и грузный пожилой мужчина, его немного отечное, как у сердечников, лицо рассекали две глубокие морщины от раскрыленных ноздрей к сильному подбородку. Большие, широко расставленные иссиня-черные глаза смотрели спокойно, внимательно и словно жили мыслью.
Выслушав их рассказ о новых данных дела, Раилев усмехнулся:
— Вот и проглядывает главный просчет организаторов этой аферы — им пришлось из-за недостатка кадров подключать к делу сопляков вроде
Занялись разбором отдельных данных. Куржиямский сообщил, что Ростовцев и Залесский около десяти лет назад работали в Ростове и, судя по всему, вместе оттуда уехали.
Раилев прихлопнул большой своей ладонью по столу:
— Они вместе покинули Ростов не случайно.
— Но там они работали в разных местах, — уточнил Куржиямский.
— Сие не существенно… — рассеянно произнес Раилев, обдумывая что-то.
— Тогда надо запрашивать Ростов, — сказал Куржиямский.
— На это у нас нет времени, — все так же рассеянно отозвался Раилев и вдруг круто повернулся к Куржиямскому: — Я хочу попросить вас — слетайте в Ростов по-срочному, чтобы вылететь еще сегодня. А я позвоню туда в прокуратуру, чтобы вас встретили и помогли.
— Я поехал на аэродром… — Куржиямский встал и вышел так, будто уходил в соседнюю комнату.
В Ростове Куржиямского встретил помощник областного прокурора, который повез его с аэродрома прямо в прокуратуру.
Думалось, что Куржиямский уложится в два-три дня, а он застрял в Ростове на целую неделю. Пришлось изучать многотомное судебное дело пятилетней давности — более двадцати пухлых папок, да еще судейский секретарь писал так мелко, что от его бисерной вязи скоро начинали болеть глаза. Но он читал час за часом и делал необходимые выписки.
Главным обвиняемым на этом процессе был начальник крупного строительного управления Бутурлин. Даже по протокольной записи было видно, что человек он умный и хитрый, а жулик ловкий. Куржиямский профессионально видел недоработки следствия, которые суд исправить не смог. Дело было не только крупное, но крайне запутанное, а Бутурлин, давая показания суду, запутал его еще больше.
Имя Ростовцева упоминалось несколько раз, Залесского — дважды. В деле их связь с главным подсудимым не выглядела преступной, Бутурлин только ссылался на них в связи со сдачей различных объектов, когда ему выгодно было снять с себя ответственность за недоделки. Но Куржиямский сразу понял, в какие преступные сделки с ними мог вступить Бутурлин. Суд до этого не добрался.
Работники местной прокуратуры согласились с соображениями Куржиямского и решили поступить так — для нового следствия запросить Бутурлина из места заключения, а Ростовцева и Залесского, после завершения следствия по взяткам в Москве, этапировать в Ростов.
На другой день Куржиямский вылетел в Москву, а там — с аэродрома прямо в союзную прокуратуру.
Выслушав его сообщение, Раилев с принятым в Ростове решением согласился и тут же сообщил Куржиямскому новость — Гонтарь на одном из допросов сообщил про какое-то грузинское дело с золотом, его втягивал в него Ростовцев, но он отказался — такой он, оказывается, хороший… Запросили Тбилиси — не проходили ли у них по какому-нибудь делу Ростовцев и Гонтарь? Вместо ответа оттуда уже на другой день прилетел работник грузинской прокуратуры — оказывается, у них Ростовцев на подозрении по крупному делу о попытке перепродажи золота, контрабандно доставленного в нашу страну, но следствие у них давно уперлось в стенку… Вот тебе, бабушка, и Юрьев день — надо распутывать и это. Хорошо еще, что примчался этот парень из Грузии — пусть он тем золотом и занимается…
Дело быстро разрасталось, его папки в шкафу Раилева занимали уже целую полку. По вечерам все собирались в тесном его кабинете, обсуждали итог дня. Любовцев был прав — работа в союзной прокуратуре стала для Куржиямского хорошей практической школой. До этого он только слышал о следователе по особо важным делам, теперь он общался с ним каждый день. Во всяком деле бывают специалисты высокой квалификации, на работе которых учатся другие. Раилев был таким специалистом следственной работы. Куржиямский видел его в деле и постоянно ощущал его острый аналитический ум, эрудицию и громадный опыт. Для него, казалось, не было неведомой сферы жизни, а психология преступника никогда не вставала перед ним трудной загадкой. Меж тем ничего особенного или эффектного в его работе и по этому делу не происходило, но оно на глазах выстраивалось, приобретало четкую, если можно так сказать, конструкцию.
Все участники преступной группы установлены. Главарем ее и вдохновителем следует считать Кичигина, он преступник по своей психологии и негодяй в нравственном отношении. «Понимаете? — размышлял вслух Раилев. — Не каждый преступник непременно негодяй. А Кичигин отъявленный негодяй. Чего стоит одно то, как он обрабатывал Сараева… Остальные, конечно, тоже не ангелы, но этот — не-го-дяй».
Затем по схеме с примерно равной долей вины стоят Сараев, Ростовцев и Горяев. Но тут Раилев выделял Сараева, ибо он занимал самый высокий служебный пост. Однако Кичигин и даже Горяев совсем с ним не считались, последнее время даже подделывали его подпись на бумагах. Сараев должен это знать, чтобы яснее и больнее увидеть свое нравственное падение.
Следом в схеме Раилева занимают свои места Залесский, Лукьянчик, Гонтарь и Сандалов. Особое внимание Раилев уделял Залесскому. Он заметил более чем скромные строки в его автобиографии об участии в Великой Отечественной войне. Собственно, там относительно ясно было сказано только о его непродолжительной работе в качестве переводчика в подмосковном лагере для немецких военнопленных. Раилев запросил Московский горвоенкомат, поскольку Залесский уволился с этой службы в Москве и должен был встать на военный учет. Пришел ответ: в одном из столичных райвоенкоматов Залесский в 1947 году был взят на учет по специальности военного переводчика, больше никаких данных не имеется. Запросили Ленинградский горвоенкомат, ведь там после института была его первая служба. Пришел ответ, что Залесский в 1940 году стал на военный учет при зачислении на штатную работу в управлении железной дороги. И — все.
Держа в руках эти два ответа, Раилев сказал:
— Между двумя этими справками — я уверен — скрыто нечто очень важное в судьбе этого типа, кто будет его допрашивать, жмите сюда, не ошибетесь…
Занялся однажды Раилев и эпизодом с грузинским золотом, о котором все-таки дал показания Гонтарь, назвав при этом и фамилию Ростовцева; увидев, что влип прочно, он начинал разматываться…
На очередном итоговом разговоре Раилев спросил у следователя из Грузии:
— Что у вас там?