Шрифт:
AnnotationВсю свою жизнь Аббас состоял в оппозиции к сменявшим друг друга правительствам. Он не был членом Независимой партии при её создании, но, разумеется, почитывал газету «Йарын» («Завтра»), которую издавал Ариф Оруч. И, начав учительствовать, он продолжал тайно почитывать эту газету. Её номера регулярно привозили ему шофёры из Адапазары.
Рифат Ылгаз
Судьба Аббаса // Сатира и юмор Турции: Сборник: Пер.с тур./Сост.и послеслов. Т.Мельникова. –
Всю свою жизнь Аббас состоял в оппозиции к сменявшим друг друга правительствам. Он не был членом Независимой партии при её создании, но, разумеется, почитывал газету «Йарын» («Завтра»), которую издавал Ариф Оруч. И, начав учительствовать, он продолжал тайно почитывать эту газету. Её номера регулярно привозили ему шофёры из Адапазары.
Газету он обычно читал, забившись в какой-нибудь укромный уголок, но взгляды свои высказывал совершенно открыто. И когда на её страницах появилась фотография великолепной мостовой. Которую глава муниципалитета Митхат-бей приказал соорудить перед своим особняком, разразился жуткий скандал. Подозрения, естественно, пали на Аббаса.
– У меня же нет фотоаппарата, да и фотографировать я не умею, - оправдывался он, но никто не желала слушать его оправданий. В конце концов, что предосудительного в том, что глава муниципалитета велел вымостить улицу перед своим домом и повесить два фонаря над подъездом? Выражать своё недовольством по этому поводу может только человек ограниченный, узколобый. Учителишке же начальной школы, получающему своё жалование от правительства (не от народа), никак не подобает быть недовольным, тем более «оппозиционером».
Тогда-то Аббас и был сослан впервые. Человеку столь ограниченному, узколобому, решило начальство, не место в Гереде. Его отправили в каза1 Мудурму, такое отдалённое, что казалось: оно по ту сторону границы. Каждый учебный год Аббаса переводили из каза в каза, пока он не очутился в единственном приморском каза вилайета Болу-Акчакоджа. Начальство, по-видимому, придерживалось мнения, что морской воздух оказывает целительное воздействие на оппозиционные взгляды.
Каймакам Акчакоджа одним из первых поднял знамя мятежа против Народной партии. Так что наш Аббас угодил в самоё, можно сказать, пекло. Он стал демократом, а после естественного завершения всех событий, во имя своих незыблемых жизненных принципов, перешёл в одну из оппозиционных партий.
Теперь его переводили уже не из каза в каза, а из вилайета в вилайет. Кастамону, Кыршехир, Йозгат, Эрзинджан и, наконец, Ван. Дальше ссылать было уже некуда: граница. Поэтому его отправили на пенсию.
И вот однажды, когда я сидел в кофейне «Мессеррет» («Веселье»), туда заявился Аббас. Я не знал, что он на пенсии, и, так как школьные каникулы ещё не начались, был очень удивлён его появлением.
– Каким ветром тебя сюда занесло?
– Да вот, отучительствовал двадцать пять лет, теперь на пенсии.
– Но ведь ты не столько учительствовал, сколько занимался оппозиционной деятельностью. Разве не так?
– Так. И хорошо, что так.
– Садись, выпей кофейку.
– Эту бурду ты называешь «кофе»? У нас в стране ни кофе приличного, ни чая не осталось.
– Ну уж какой есть, джаным. Садись, пей.
– Не хочу. Вчера я заходил в кофейню нашего махалле. Так меня, веришь ли, просто трясло от ярости. Уму непостижимо, что вытворяет наше правительство. Есть у меня мысль – выпускать газету. Только вот незадача – журналистом хороших у нас нет. Им бы только бумагой и чернилами торговать. Тоже мне, пресса!
Ни ссылки, ни гонения так и не образумили нашего Аббаса, наоборот, сделали его ожесточённым, не знающим страха противником правящей партии. Стоило ему найти пару собеседников, как он тут же забывал о драконовских законах, строго запрещающих всякие «крамольные» разговоры.
Известно, что крепкий уксус постепенно разъедает кувшин. Нечто подобное стряслось и с нашим Аббасом. У него стало пошаливать сердце. Дальше – хуже. На одном из собраний у него был тяжёлый приступ. На заседании главного исполнительного комитета последовал ещё один приступ. Заседание завершилось неудачно, и прежде всего для Аббаса, который не пережил этого. Мы полагали, что на этом кончились все испытания, ниспосланные ему Аллахом. Мы ошибались.
Вероятно, и на том свете Аббас не отрешился от своих оппозиционных взглядов. Может быть, и там критиковал высокое начальство, как на заседании исполнительного комитета. Во всяком случае, когда мы посетили его могилу, кладбищенские сторожа вдруг потребовали:
– Забирайте его останки.
– Почему? Он снова бунтует?
– Надо перенести его на другое место.
– Всю свою жизнь наш Аббас провёл в непрерывных переездах. Дайте ему отдохнуть.
– Здесь будет строительная площадка.
– Куда же нам перенести его?
– В Эгрикапы.
– Аббас всегда боролся против кривых ворот2. Там он ни за что не останется.
Как бы то ни было, пришлось искать ему место на кладбище в Эгрикапы. Пустующие ямы был наполовину заполнены водой, а наш Аббас при жизни так же сильно страдал от ревматических болей, как и от притеснений правительства. Мы не решились похоронить его в таком сыром месте. Хотелось найти ему тихое, спокойное пристанище, где у него не было бы никаких поводов для жалоб и ропота. Такое пристанище мы нашли в тридцати метрах от Мальтепе. Лежи себе, полёживай, дыши свежим воздухом. Выхлопотав соответствующее разрешение, мы перенесли его останки туда. Снова совершили погребальный обряд, все как положено, честь по чести.
С новой могилы Аббаса открывались такие чудесные виды, что мы частенько ездили полюбоваться ими. В последний раз к нам подошли кладбищенские сторожа.
– А мы вас как раз ищем.
– У вас какие-нибудь жалобы на нашего Аббаса?
– Здесь должны провести широкую, в двадцать пять метро, асфальтовую дорогу.
– Прямо над могилой нашего Аббаса?
– К сожалению, да.
– Неужели ваш начальник не знал, что тут будет дорога?
– Откуда ему знать?..Он же не дорожный инженер. Да теперь в таких делах и дорожные инженеры путаются.