Судьба цивилизатора. Теория и практика гибели империй

Никонов Александр Петрович

…Это поразительно, но когда я по душам беседовал в МГУ с доцентом Никишиным «за римскую жизнь», он задумчиво произнес то же самое: «…Всего сто лет прошло, и Диоклетиан уже не мог управлять империей из одного центра. Что случилось? А просто люди стали другими». Одними словами говорят историк и технарь!

Это у доцента Никишина была чисто интуитивная догадка, всплеск мысли. Потому что на мой вопрос, в чем именно и почему изменились люди, он не ответил. Точнее, пожал плечами: «Не знаю».

А вот у Черного ответ на этот вопрос есть. И он почти совпадает с моим. Даю нашу версию, поскольку главная тема моей книги, если вы еще не поняли, — люди. Точнее, изменения людского сознания, меняющие облик цивилизации…

— Люди за эти

сто лет стали менее управляемыми, — поднял палец Черный. — Стали большими индивидуалистами. Большими гедонистами. Более ненадежными, в смысле, менее крепкими. Между Траяном и Диоклетианом был золотой век Антонинов. Хорошая жизнь, которая изменила римлян, их психологию. Именно поэтому Диоклетиан уже и не мог управлять империей: материал управления изменился! Вот сейчас возьми Сталина и поставь во главе России — он ничего не сможет сделать: люди другие. Тогда Сталин опирался на крестьянскую молодежь, которую воспитывали с помощью розги, в тяжелом труде и жизненной строгости.

…Да, правда, люди стали более развитыми. Более столичными. Более современными. А на таких, где сядешь, там и слезешь. Крестьянская лопата превратилась в микроскоп. Землю им уже не покопаешь. Да он, собственно, и предназначен для другого…

Вот как описывает золотой век Антонинов известный антиковед Ковалев: «…Отсутствие внешней опасности, улучшение провинциального управления — все это благотворным образом сказалось на экономическом развитии империи в I–II веках. Первые века империи ознаменовались новыми достижениями в технике, особенно в железоделательном ремесле и строительстве. От наступления прочного мира в империи больше всего выиграла торговля; образовались новые торговые связи, в какой-то мере сложился единый средиземноморский рынок. Наивысшего расцвета достигает городская жизнь, появляется огромное количество новых городов, большинство из них становятся муниципиями со стройной системой управления. Параллельно с этим происходил процесс сокращения числа рабов и, в некотором смысле, изменение отношения к ним».

Изобретается колесный плуг, жнейка… Изобретается дутье стекла (взамен прежней формовки). Изобретается латунь и лужение посуды оловом. Ведется огромное строительство. Именно на золотой век приходится гигантское количество археологических памятников, которые поражают своими размерами — колонна Траяна высотой с 9-этажный дом, амфитеатр Флавиев на 50 000 мест (Колизей), мавзолей Адриана.

Именно тогда у римлян широко развился принцип конвейерного производства (привет Генри Форду). Блаженный Августин описывал конвейерное производство так: «Смешно, когда мы видим… в квартале серебряных дел мастеров, где один сосудик… проходит через руки многих мастеров, хотя его мог бы закончить один мастер, но превосходный. Впрочем, иначе, казалось, нельзя было пособить массе ремесленников, как только тем, что отдельные лица должны были изучать быстро и легко отдельные части производства, и таким образом исключалась необходимость, чтобы все медленно и с трудом достигали совершенства в производстве в его целом».

Аналогичный конвейер был у металлообработчиков — формовщики, жестянщики, полировщики. Конвейерное производство было внедрено в сукновальных и красильных мастерских, в булочных, в керамическом производстве. Иногда специализация доходила до того, что в одном городе делали одну деталь, в другом другую, как это происходило в мебельном производстве: ножки для кушеток привозили из Делоса, металлические инкрустации — из Капуи, а сборочный цех находился в Помпеях. Даже такую мелочь, как канделябры, делали в двух городах — верх в Эгине, а низ в Таренте… Проходит всего сто лет — и эта блистательная империя рушится.

— Смотрите, как гибнет любая цивилизация, в том числе и наша так погибнет… — продолжает рисовать перспективы Черный. — Сначала она расширяется до естественных пределов. Наша глобальная цивилизация уже расширилась до пределов, дальше некуда — земной шар занят весь.

Но на верхних этажах системы продолжается численный рост. Потому что внизу — только крестьяне и никто не хочет спускаться сверху вниз. Никто не хочет работать в поле. Все хотят вверх. И волей-неволей придется людей снизу привлекать для работы на верхних, управленческих этажах — просто потому, что отпрыски тех, кто жирует наверху, уже делать ничего не могут. Это известный эффект, еще Горький отмечал, что в российских купеческих семьях третье поколение уже ни на что не годно.

…Действительно, было такое и в Риме. Первый век нашей эры. Бывший раб императора Тиберия, вольноотпущенник Этруск, уроженец Смирны, управляет государственной казной Рима. Доходы от государственных золотых приисков Иберии, зерно с африканских полей, деньги от жемчужных отмелей, хрустальных заводов Александрии, императорских лесов Нумидии, торговые пошлины морских портов — все это стекалось в Рим и было в ведении бывшего раба. Ежедневно через его руки проходили огромные суммы — на содержание армии, на раздачу хлеба, строительство дорог, водопроводов, плотин, на устройство зрелищ для плебса, постройку дворцов и храмов, чеканку монеты… Я перечисляю все это, чтобы вы представили объем работы. Этруск мало спал, отклонял все приглашения на званые обеды и ужины, часто забывал поесть, все время думал только о работе и никогда не отдыхал. Лучшие поэты того времени — Стаций и Марциал сочиняли об этом трудоголике оды.

При императоре Клавдии другой вольноотпущенник заведовал отделом имперской канцелярии. У него умирает младший брат. И вот как утешает начальника отдела Сенека: «Ты не имеешь права предаваться беспредельному горю, и это не единственное право, которого ты лишен: ты не можешь также посвятить сну часть своего дня, убежать от деловой сутолоки и провести свой досуг среди мирных полей; не можешь развлечься путешествием от усидчивых занятий, связанных с твоим трудным постом… Тебе запрещены тысячи вещей, которые вполне доступны простому смертному. Ты не принадлежишь самому себе. Столько тысяч аудиенций… столько жалоб, которые ты должен привести в порядок, целые потоки дел, которые текут к тебе со всех сторон земного шара… все это требует напряжения всех сил ума. Нет, ты не имеешь права плакать…»

Кстати, обратите внимание на оборот Сенеки «со всех сторон земного шара». И римляне, и греки прекрасно знали, что Земля — шар. Эратосфен даже вычислил диаметр нашей планеты. А в Средние века про это как-то забыли. Одичали…

Человек, которому посвятил вышеприведенные строки Сенека, отвечал в имперской канцелярии только за прием прошений и жалоб. А его коллега Абаскант заведовал перепиской императора с провинциями. Он рассылал приказы и эдикты императора во все части света, из его циркуляров провинциалы узнавали о назначении новых трибунов, командующих и центурионов, а к нему со всего мира тянулась самая разнообразная информация: известия от войск, дислоцированных на Ефрате, Рейне, Дунае, в Британии, Испании, Африке; сведения о разливе Нила и дождях в Африке, на основании которых он делал прогноз о грядущем урожае, новости от политической разведки… Он тоже мало спал, ел довольно скромно (если вообще не забывал принять пищу, что бывало довольно часто).

Это были новые люди, по сути, варвары, когда-то приведенные в Рим в рабских кандалах. Сенаторы и патриции их презирали. Но льстили при нужде. Потому что сами так работать не могли и не хотели.

А чем же занимались отпрыски богатых патрициев в то время, как бывшие кандальники держали империю? Разгулами они занимались. Юлий Цезарь, Тиберий, другие императоры пытались остановить распад, начавшийся внутри римских голов — принимали эдикты против безделья. Цезарь запрещал золотой молодежи Рима путешествовать, чтобы хоть как-то привлечь их к вопросам управления страной. Все впустую!.. Заметьте, Тиберий и Цезарь жили в самом начале периода Империи, когда до краха еще были долгие золотые века.