Судьба цивилизатора. Теория и практика гибели империй
Шрифт:
Почему, например, такую ненависть особи нашего вида испытывают именно к себе подобным? Наших природных врагов — змей, комаров, глистов, волков, тигров мы не ненавидим. Только свой вид вызывает столь острые эмоции. Почему христиане ненавидят еретиков больше, чем иноверцев? Почему Московская патриархия дружит с муллами и не любит католиков? Да потому что католики — родственный вид, латинская ересь… В природе именно малые отличия вызывают наибольшую неприязнь. Неприязнь к похожему — это природный механизм, смысл которого в том, что похожий на тебя — твой первый конкурент на экологическую нишу. Змея волку не конкурент, у них разные экологические ниши, разный тип питания. А вот шакал — да. Волк кроманьонцу не конкурент, а вот
Даже человеческая религиозность и та имеет в своей основе чисто животные инстинкты. Следите за мыслью… В основе любой религии лежит ритуал. А животные гораздо более ритуализированные создания, чем мы привыкли думать. Повторять удачные действия, не задумываясь об их смысле — один из приспособительных механизмов природы. Детеныши повторяют действия взрослых, чтобы научиться жить в этом мире. Взрослые животные упрямо повторяют те действия, которые однажды принесли им удачу. Дикий мир жесток, в нем от добра добра не ищут: если один раз ты перепрыгнул эту ветку, заскочил на ту, после чего тeбe повезло, значит, имеет смысл повторять удачные движения. Глядишь, опять будет добыча. В этом истоки бессмысленных дикарских табу и ритуалов. Дикарь слишком мало знает о мире, чтобы анализировать: вот это глупое действие, а это полезное. Он просто повторяет.
У животных есть просто потрясающие ритуалы! Вот один из них: главный павиан на заре взбирается на пригорок, вздевает руки к восходящему солнцу, громко ревет и кланяется. Приветствовать солнце вообще в обычае приматов. Неудивительно поэтому, что Солнце у многих народов считалось и считается главным божеством. И неудивительно, что именно доминантные особи (вожаки) становились позже жрецами, которые поддерживали «связь» со сверхдоминантом (божеством).
С религией всегда тесно связаны представления о морали. Гуманитариям постоянно кажется, что моральные нормативы есть то, что принципиально отличает человека от других животных. Это происходит потому, что поведение человека, которое в действительности определяется его глубинными инстинктами, сверху прикрыто тонкой пленочкой социальности, то есть слов. Слов о чести, долге, любви, божественных установлениях. Но эти слова не объясняют, а просто прикрывают, как краска ржавчину, естественно-животные корни человеческого поведения.
Возьмем ту же мораль. Мораль есть практически у всех животных. Причем, чем лучше вооружено животное, тем сильнее инстинктивные запреты на применение этого оружия против особей своего вида — во время брачных турниров или войны за территорию. Скажем, ядовитые змеи во время поединка никогда не кусают противника. Тигры, орлы, лоси, олени никогда не применяют свое мощное оружие против своих.
В книге этолога Виктора Дольника описан забавный эпизод. В охотхозяйстве два лося, встав по разные стороны изгороди, начали бодаться друг с другом — через забор. Трах! Трах! Аж треск стоит, щепки летят. Бескомпромиссно бьются! Но вот жерди лопнули и лоси остались друг перед другом, теперь уже ничем не разделенные. И растерялись, потому что игры кончились, дальше пойдет сплошное смертоубийство. И что вы думаете? Лоси перешли к следующему пролету изгороди и снова начали «бескомпромиссно» биться «не на жизнь, а на смерть», с двух сторон лупя рогами по забору.
«Ворон ворону глазу не выклюет», — вот классический, попавший в поговорку пример животной морали, то есть инстинктивного запрета на применение оружия против особей своего вида. Птицы не молотят друг друга мощными клювами, львы не рвут друг друга зубами и когтями. А вот у плохо вооруженных видов инстинктивные моральные запреты слабее. Человек, скажем, или голубь — это слабо вооруженные создания, нет у них ни мощных челюстей с клыками, нет когтей, нет яда, нет убойного клюва. Поэтому природе незачем было ставить этим видам «вшитые» моральные программы. Однако человек обхитрил природу. Он вооружился искусственно и стал способен легко убивать себе подобных — природных тормозов-то не было.
Именно аморальность и агрессивность нашего вида мощно подстегнули внутривидовую конкурентную борьбу, социальная эволюция пошла невероятными для биологии темпами. Выживали самые умные племена-стада, которые придумывали самое смертельное оружие, самые эффективные системы внутренней организации, самую эффективную тактику уничтожения конкурентов. А также самые эффективные программы поведения, паттерны, мифы, моральные парадигмы.
Иногда говорят, что вся история человечества — это постоянная борьба разума с животностью. Я бы сформулировал иначе: вся история человечества есть канализация животных инстинктов в приемлемое для разума русло. Огромная мелиоративная работа, происходящая внутри наших голов…
Спектакль
Интересное влияние оказало на человечество изобретение денег. Оно обострило у приматов все те черты, которые подспудно в нас дремали. Внедрение денег в стаю обезьян дает потрясающий результат: оно резко очерчивает и разделяет психотипы.
Американские этологи провели такой эксперимент. Они ввели и стае обезьян экономику. Теперь для получения пищи обезьяны должны были работать. Работа состояла в том, чтобы дергать рычаг с немалым усилием. За работу обезьяна получала не пищу, а «универсальный эквивалент» — деньги. Это были разноцветные пластмассовые жетоны. За белый жетон можно было купить у экспериментаторов одну ветку винограда, за синий — две, за красный — стакан газировки и так далее.
И что вы думаете? Вскоре обезьянье общество расслоилось. В нем возникли те же самые психотипы, что и в человеческой стае. Появились трудоголики и лодыри, бандиты и накопители. Одна обезьяна умудрилась за 10 минут поднять рычаг 185 раз! Так ей хотелось разбогатеть! А кто-то из шимпанзе предпочитал не работать, а отнимать у других, пользуясь силой. Иные ленились работать и стояли возле рычага с протянутой рукой в ожидании, когда кто-нибудь добрый им подаст денежку на халяву. Но главное, что отметили экспериментаторы, у обезьян проявились те черты характера, которые ранее не были заметны — жадность, жестокость, подозрительность и ярость в отстаивании своих капиталов.
Обезьяны быстро научились использовать деньги не только в отношениях с экспериментаторами, но и друг с другом. Шимпанзе, которым хотелось поиграть, покупали у своих товарок за шестиугольный жетончик игрушку. Они покупали друг у друга услуги — например, одна обезьяна могла поискать у другой в шерсти насекомых за деньги. Вскоре обезьяны уже вовсю торговали друг с другом — меняли жетоны на орехи, конфеты на жетоны, услуги на деньги…
Когда приматы нашего вида homo sapiens «выросли» до денег и оседлого образа жизни, их природные черты проявили себя в социальной специализации — кто-то работал, а кто-то грабил. Земледельцы сажали и убирали, кочевники налетали и отнимали. Земледельцы, как могли, защищались. Чуть позже именно из этих отношений сформировалась первая государственная организация — грабители взяли земледельцев под свою «крышу». Это было взаимоудобно. Земледельцам выгоднее платить определенную долю одному бандиту, а не всем, и при этом больше не париться с войной: все «разборки» с другими грабителями брала на себя «крыша».
Выгода же грабителей заключалась в том, что строго ограниченная постоянная дань не резала курицу, несущую золотые яйца. Взяв немного сегодня, они знали, что возьмут немного и завтра. И не надо каждый раз завоевывать — сами заплатят.
В миниатюре этот процесс взаимоотношений между «травоядными» и «хищниками» россияне могли наблюдать в начале-середине девяностых годов, когда государство куда-то испарилось, и на его место тут же вылезли бесчисленные банды, обложившие данью палатки, кооперативы и даже крупные производства…