Судьба императора Николая II после отречения. Историко-критические очерки
Шрифт:
Надо думать, что в момент обсуждения пришло сообщение о прибытии Николая II в Царское Село. Тогда в Царское Село была наряжена специальная военная экспедиция в составе отряда семеновцев и роты пулеметчиков 40 с эмиссаром с. р. Масловским (Мстиславским) для ареста Царя. Разыгралась довольно дикая и глупая трагикомедия, о которой не любят вспоминать «революционные» историки и мемуаристы, за исключением самого главного героя. Это замалчивание и дало повод Керенскому в сб. «Издалека» назвать рейд Мстиславского «самозваной советской делегацией, ворвавшейся в Царскосельский дворец с явной целью «увоза Николая» 41 .
40
По-видимому, сведения эти весьма преувеличены. Другие свидетели позже говорили о нескольких пулеметах, имевшихся в распоряжении «отряда».
41
В своих книгах Керенский по-разному изображает советскую экспедицию. В «Rеv. Russe» он относит предприятие Масловского к ночи на 8 марта (когда царь был еще в Ставке) и говорит, что все меры подготовлены в величайшем секрете, с целью поставить правительство перед совершившимся фактом – в смысле ареста
Какая это частная инициатива, раз в официальном заседании кандидатура Мстиславского была выдвинута Соколовым и специальному комиссару был дан и соответствующий мандат такого исключительного содержания: «По получении сего немедленно отправиться в Царское Село и принять всю гражданскую и военную власть для выполнения возложенного на вас особо важного поручения». Оставляя в стороне детали, посмотрим, как живописует свой «революционный» подвиг сам Мстиславский.
Директива, данная ему, была, по его словам, крайне неопределенная: он должен был выполнить «особо важный государственный акт», определив уже на месте конкретный образ действий и руководясь лишь «духом» постановления Исп. Ком. – обеспечить любой ценой «революцию от возможной реставрации». «Чем ближе было к Царскому, – вспоминает Мстиславский, – мрачнели сосредоточенные лица солдат… Среди жуткой напряженной тишины подъехали мы к вокзалу. Солдаты крестились…»
Эмиссар в сопровождении шт. кап. Тарасова-Родионова, арестовав начальника станции, отправился в ратушу для переговоров с начальником гарнизона и комендантом Царского Села. Оставшемуся на вокзале отряду было дано распоряжение в случае, если эмиссар через час не вернется, идти в казармы 2-го стрелк. полка, на «революционность» которого по имевшимся сведениям можно было положиться, «поднять» стрелков и двинуться во дворец для выполнения возложенного на них поручения – любой ценой… смотря по обстоятельствам – или вывезти арестованного в Петербург, в Петропавловскую крепость, или ликвидировать вопрос здесь же в Царском 42 .
42
Автор оговаривается, что такое распоряжение он отдал только в уверенности, что отряду не придется двинуться с вокзала, иначе он «никогда и никому не передал бы командования. Разве такие поручения передаются».
В ратуше между эмиссаром и «полковником» (очевидно, надо подразумевать Кобылинското) будто бы произошел такой разговор. Прочитав «мандат», «полковник» отказался выполнить незаконное распоряжение, так как он подчинен правительству, а не Совету, и потребовал запросить ген. Корнилова. «Слушайте, господа, – отвечал ему эмиссар, – Вы знаете, конечно, что мы прибыли сюда с отрядом. Вместо того, чтобы терять время на разговоры с вами, я могу попросту поднять весь гарнизон – одним взмахом руки, одним боевым сигналом. И если я не делаю этого, то потому только, что уверен выполнить свое задание… один, не вынимая оружия из ножен… Одним именем народа… Если вы вынудите меня силой взяться за винтовки, вы будете отвечать за кровь… Последний раз: где находится бывший Император?..» В конце концов, заарестовав «полковников» – все это, само собой, рассказывает сам эмиссар, действовавший «именем революционного народа», – советский посланец отправился во дворец. Часовой «наотрез» отказался пропустить его внутрь за ворота. Насилу добились вызова караульного начальника, совсем еще зеленого, по-детски важного и взволнованного прапорщика. Несмотря на предъявленный документ, и начальник караула отказался пропустить во внутренний двор… Вызвали дворцового коменданта, шт. рот. Коцебу, который заявил, что он сейчас протелефонирует Корнилову. Настойчивость эмиссара достигла цели, арестованный Коцебу, подчиняясь «силе», провел Мстиславского во внутренний караул, который нес 2-й стр. полк. Эмиссар попытался начать с агитации солдат, но был отвлечен офицерами, среди которых оказался и молодой прапорщик, знакомый эмиссара по встречам на междупартйных совещаниях. Человек 20 возмущенных офицеров набросились на него – «опять мутить, опять разжигать…» – «Вы затеяли игру с огнем… – сказал ему знакомый прапорщик. – Убить Императора в его дворце… полк не может допустить… Если комендант города, комендант дворца пропустили вас, это дело их совести… но ваши офицеры…» – «Разве у меня вид Макбета или Палена?.. И разве каждый соцреволюционер уже обязательно цареубийца?» – «Но Коцебу говорит… в вашем документе…» – «Вот мой документ…» – «Коцебу прав: ваше поручение… странно редактировано, странно, иного слова не подберу… В нем есть мандат на цареубийство…» Мстиславский обратился к офицерам, разъясняя решение Исполкома. Младшие объяснили: «Вы напрасно тревожитесь так в Исполкоме… Стража безоговорочно примкнула к революции… Ваше недоверие… не может не оскорблять нас…» – «Если бы оно было… я привел бы к вам под дворцовые стены хоть целый корпус: Петербург и Кронштадт не оскудели еще… Но насколько арест может быть произведен со всеми строгостями здесь, без вывода в Петропавловскую крепость…» – «Вывезти “его” мы не дадим…» Мстиславский на это заявил, что «так как Совет не желает делать излишнего шума… то в данный момент в увозе нет необходимости».
Офицеры дали слово, что, пока полк будет нести караул, Император и его семья не выйдут из стен дворца. Но Мстиславскому надо было убедиться еще в том, что «зверь» действительно в капкане… – «Вам придется предъявить мне арестованного», – заявил он офицерам. Офицеры вздрогнули: «Предъявить Императора… вам… Он никогда не согласится…» – «Да ведь это хуже, чем…» – «Бесцельная жестокость… Мы дадим вам честное офицерское слово, что он замкнут…» Опять звучит в голосах угроза, и мирный исход… начинает подергиваться зловещей багрянеющей дымкой. Сказав о «предъявлении» почти машинально, чтобы не возвращаться в Петербург, не видев арестованного, Мстиславский по этому психологическому протесту офицеров «понял, что этот акт унижения, – да, унижения… необходим, что даже не в аресте, а именно в нем существо… посланничества. Ни арест, ни даже эшафот не может убить… самодержавия…» «Пусть действительно он пройдет передо мною, по моему слову, перед лицом всех… Пусть он станет передо мною, простым эмиссаром революционных рабочих и солдат… Он… Император… как арестант при проверке в его былых тюрьмах…»
Решают вызвать Бенкендорфа, который отказывает в требовании Масловскому. Пререкания… Масловский грозит двинуть семеновцев… «Судьба Времен. Правительства, бывшей династии, всей России, наконец, снова станет на карту…» Бенкендорф «уступил насилие». Установили, что Император пройдет мимо Масловского на перекрестке двух коридоров. Сам автор воспоминаний признает, что вид у него был «разинский». «Ведь со дня переворота почти не приходилось
Что правда, что беллетристический вымысел в картинном изображении Мстиславского?.. Его рассказу можно противопоставить лишь короткое показание Кобылинского, рассказ Коцебу в передаче Карабчевского и отметку в дневнике Бенкендорфа. «Явился ко мне какой-то неизвестный, – показывал Кобылинский позже следователю в Екатеринбурге, – и назвавшись Масловским, предъявил мне требование Петербургского Исп. Ком. Совета Раб. и Сов. Деп. Человек, назвавший себе Масловским, был одет в форму чиновника… Требование Исп. Ком. было подписано… членом Госуд. Думы Чхеидзе, оно имело надлежащую печать. Назвавший себя Масловским заявил мне, что должен сейчас же взять Государя и доставить его в Петропавловскую крепость. Я категорически заявил Масловскому, что допустить этого не могу. Тогда он мне сказал: “Ну, полковник, знайте, что кровь, которая сейчас прольется, падет на вашу голову…” – “Ну, что же делать, падет… так падет… Исполнить не могу…” – Он ушел… Я думал, что он совсем ушел. Но он, оказывается, все-таки отправился во дворец. Там его встретил командир первого полка капитан Аксюта. Он показал ему требование и заявил, что желает видеть Государя. Осмотрев его карманы, Аксюта показал ему Государя так, что он Государя видел, а Государь его – нет. Об этом я тогда же сообщил в штаб. Мои действия были одобрены». По отметке в дневнике Бенкендорфа какой то «Манковский, прибывший из Петербурга, желал увидеть Царя, чтобы уверить своих “mandataries” в том, что Царь находится действительно в Александровском дворце». Тогда Бенкендорф попросил Царя пройти по коридору 43 .
43
Наименование эмиссара «Манковским» в дневнике довольно характерно. Мстиславский рассказывал, что Бенкендорф негодовал: «И как вы, именно вы, с прошлым вашего рода, могли пойти на такое оскорбление Величества… и в таком виде». Престарелый церемониймейстер Двора знал отца Масловского, он едва ли мог об этом забыть, внося соответствующие строки о рейде Масловского-сына.
По словам Коцебу, давнего хорошего знакомого Карабчевского, при появлении Масловского он переговорил с солдатами караульного отряда о том, чтобы в случае надобности с орудием отразить попытку захватить Царя, но упомянутый прапорщик взялся «уладить дело» мирным путем. Масловский – «как-то сразу сдал». Тогда было решено с согласия Коцебу показать Царя для того, чтобы Масловский убедился, что слух об его исчезновении ложен. Николай II пересек коридор. Как передавал Коцебу, «Масловский, при появлении Царя, пока он не скрылся, все время дрожал, как в лихорадке, и весь изменился в лице».
Удостоверившись, что Государь арестован, Масловский ушел – заносит в дневник на другой день Нарышкина.
Мне кажется, что из рассказа самого советского эмиссара, если отбросить явно революционные прикрасы, с полной очевидностью вытекает, что уступчивость самоуверенного эмиссара объясняется тем, что произвести арест оказалось фактически для него невозможным. Встретивши решительный отпор со стороны караула, считавшего своей обязанностью выполнять приказания лишь ген. Корнилова (хотя караул и принадлежал к тому составу 2-го стрелк. полка, на революционность которого возлагали надежды, Мстиславский нашел выход в компромиссе, принятом охраной, «во избежание кровопролития». Признав, что Царь находится под надежным караулом, в своем революционном чувстве Мстиславский был удовлетворен и счел свою миссию выполненной. Мстиславский не захватил Царя «только потому, что в последнюю минуту он растерялся» – как утверждал Керенский в своих показаниях Соколову 44 .
44
Растерянность эмиссара несомненна – этим и объясняется то фанфаронство, которым пронизаны его воспоминания. Но не одна только «растерянность» определила неудачу экспедиции.
Только под вечер вернулась советская экспедиция в Петербург и в Исполн. Комитете Мстиславский узнал о состоявшемся с правительством соглашении. Смысл его, по докладу Чхеидзе, протокол передал так: «Тов. Чхеидзе докладывает, что Николай II уже прибыл в Царское Село. Под давлением Исполн. Ком. Врем. Прав. отказалось от мысли разрешить Николаю Романову выехать в Англию без особого на то согласия Исп. Ком. Временно он оставлен в Царском Селе. Времен. Правит. и министр юстиции Керенский гарантируют, что он никуда не уйдет. Врем. Прав. согласно, чтобы Исполн. Ком. назначил в Царское Село своего комиссара для надзора, дабы Николай II никуда не уехал. В дальнейшем вопрос о Николае Романове будет разрешен по соглашению с Исп. Ком. Заслушав этот доклад, Исп. Ком. постановил снять охрану с вокзалов, кроме Царскосельского вокзала, послать комиссаров в Царское Село и на станцию Тосно, окончательный же вопрос о Николае II обсудить и решить завтра. Кроме того, решено принять меры, чтобы в будущем можно было быстрее производить мобилизацию воинских частей». Комиссаром в Царское Село на этом собрании был избран Мстиславский – так он утверждает. Тут же ему был вручен мандат на «арест и содержание под стражей особ бывшей императорской фамилии». Мстиславский с подчеркнутостью говорит, что он отказался от предложенной чести наотрез: «Съездить в Царское, как ездили мы 9 марта, и быть комиссаром по арестованию не одно и то же». Отказ Мстиславского протокол не зарегистрировал, но и в этом, как и в последующих заседаниях, никаких комиссаров больше не избиралось. Не наступило и того «завтра», о котором говорит протокол. Наваждение, охватившее Исполн. Ком., прошло 45 . Получив гарантию от правительства, никогда уже впредь Исполн. Ком. не возвращался к судьбе царской семьи. Никто не вспоминал, что Исп. Ком. требовал не только ареста Николая II и Алекс. Фед., но и всех членов династии. Во всяком случае официальные протоколы этого не отмечали.
45
В газетах на другой день сообщалось, что по Петрограду распространился слух, что царь бежал.