Судьба на троих
Шрифт:
Ещё я собирался повидать Гратиса перед тем как уходить навсегда. Я хотел извиниться, и уточнить некоторые моменты. Неудовлетворённое любопытство — та ещё головная боль.
Ноги сами принесли к нужному дому. На подступах я насторожился, опасаясь, что и здесь меня ищут, но вроде никакой слежки не обнаружил, хотя с их техническими средствами могли обставить всё незаметно. В окнах горел свет, и я поднялся наверх по лестнице, в лифт соваться не рискнул.
В полиции у меня отобрали всё, в том числе телефон и ключи, потому утопил кнопку звонка. Дверь открылась почти сразу.
— Бен! Живой!
Приятель сразу
— Прости, я не смогу больше работать на тебя.
Он сник.
— К Франо нанялся?
— Нет, я вынужден пуститься в бега.
Я указал целью другой большой город, название которого случайно узнал из многочисленных подслушанных человеческих бесед. Не хотел оставлять следов. Гратиса тоже рано или поздно допросят.
— Надеюсь, ты сможешь продать хотя бы те снимки, что уже сделал и немного заработать. А теперь скажи мне, что такое чипы. Те, что подсаживают вам под кожу. Ты ведь знаешь про них? Зачем они?
Он кивнул, разглядывая меня с удивлением. Мы даже в комнату не пошли, так и стояли в тесной прихожей.
— Маленькие электронные схемы. Это вроде паспорта. Документы можно потерять, а чип всё о тебе расскажет, и найти по ним легко. Ну если надо отыскать потерявшегося человека или преступника.
Или отследить, кто, где, когда был, чтобы приписать ему чужое преступление, собрать материал для шантажа, заставить человека вести себя благонамеренно. Полный контроль. Все свободны и каждый в клетке. Наверняка и в облаках у них летают зрели, следящие за каждым якобы вольным человеком.
Я коснулся своего ошейника и подумал, насколько незначителен символ моей неволи по сравнению с этим рабством всех и каждого. Они выросли среди тотального догляда и не замечают его кошмара, но я, пришедший со стороны, заледенел от ужаса, хотя я вампир, и ещё больше захотел домой.
— У меня нет чипов, — сказал я, — но меня как-то обнаружили и без них.
— Наверное, по телефону, — спокойно объяснил Гратис.
Верно. Отобрали его только в здании где меня держали полицейские. Как хорошо, что озаботились этим, сами лишили себя возможности следовать за мной по пятам.
— Всё ясно. Спасибо, Гратис, удачи тебе!
— Погоди, может денег тебе дать на дорогу?
— Нет, не надо, у меня есть.
Я вспомнил о тех, что отобрал у последней еды, вытащил и всунул в растерянно подставленную ладонь. Часть бумажек просыпалась на пол, мы не стали поднимать.
— Вот возьми. Жаль, что у нас ничего не вышло. Мне понравилось работать с тобой, и ты классный художник!
Почему не сказать приятное человеку, который отнёсся ко мне хорошо? Я выскочил из квартиры, сбежал по ступеням, вырвался на простор улицы и заспешил прочь из города, туда в сторону гор, где надеялся освободить от этого мира, предлагавшего мне не один, а тысячу ошейников.
Попутной машиной воспользоваться не решился и угнать какую-нибудь тоже. Если люди все помечены как скот, то техника наверняка набита этим под завязку. Лучше не оставлять следов.
Я бежал, иногда шёл, чтобы не слишком отличаться от смертных. Помнил о том, что сверху за мной могут наблюдать, точнее, не за мной конкретно, а за каждым кто перемещается по своим или чужим делам в этом мире.
Одной ночи не хватило, чтобы достичь
Следующей ночью я снова пустился в путь и уже не останавливался до тех пор, пока не добежал до тайника. Достав одежду, я даже носом в неё зарылся, так соскучился по своему миру. Скорее. Вперёд. Надо вернуться как можно раньше, чтобы охотнику меньше перепало ящеркиного гнева, и весь он достался мне.
К барьеру я подходил с опаской. Мысль о том, что он мог закрыться, не пустить назад едва не подкосила ноги, но я справился с собой и даже не топтался в нерешительности прежде чем шагнуть вперёд в хорошо знакомом месте.
Теперь я знал, как возникла граница и почему. Добыл скорбные сведения, которые, как и всё прочее, никому не пригодятся, но моё любопытство оказалось удовлетворённым. Завёл об этом разговор с Гратисом, в первый же день знакомства, как чувствовал, что долго общаться не придётся. Причину любознательности объяснил тем, что слышал якобы легенды о целом пропавшем мире.
Оказывается, в их сети тоже бродили слухи о том, как в давние времена люди ухитрились отсечь навсегда (выкинуть в другое измерение — так он выразился) часть своей земли вместе с монстрами, порабощения которых боялись. Создали достижение века, и вскоре его засекретили. Обрели сладкое чувство свободы. Получили в своё распоряжение стерильный мир, где люди начисто лишены защиты против наших племён и потому особенно уязвимы.
Я горько усмехнулся, вспоминая их всецело поднадзорную волю. Недостаточно избавиться от потенциальных рабовладельцев, надо ещё вытравить из души согласие на рабство, а об этом похоже не подумали. Где Потеря, а где Обретение? Драконы живут в своих горах, им безразличны равнины, вампиры тихо существуют в людской массе — им хватило места, и ошейники носят единицы, а не все поголовно как здесь.
Я стоял на рубеже. Оглянулся на покидаемую сущность, холодно отметил, что возьмись за дело достаточно жёстко, смог бы осуществить свой план покорения, просто мне это оказалось не нужно, не потому ли барьер и пропустил туда и обратно? Я посмотрел прямо перед собой и понял, что давно определился, не стоило копаться в ворохе чувств — это ничего не изменит.
Вперёд! Я выдохнул чужой воздух и переступил границу. Барьер внутри показался таким же как всегда, но я не дышал, пока бежал сквозь его безразличное марево и расслабился, лишь выскочив под привычные чуть размытые звёзды, в мир, где границу может увидеть каждый, чтобы знать наверняка, что Потеря совсем не так ужасна, как нам когда-то казалась.
Глава 19 Вампир
Что со мной творилось — не передать. Я летал, то забираясь высоко в облака, то резко опускаясь к горам, так что едва не врезался мордой в грунт, я валялся в снегу и гладил ладонями камни. От мысли, что меня никто не видит, не следит за каждым движением, ощущал себя необыкновенно свободным. Все беды здесь казались несерьёзными по сравнению с тем, что со мной происходило там. Я даже плакал, зарываясь лицом в рыхлую белую массу, которая высасывала влагу куда прилежнее, чем тканевый платок. Резвился как неразумное дитя, но стыда не испытывал.