Судьба российских принцесс. От царевны Софьи до великой княжны Анастасии

Первушина Елена Владимировна

Церковь преподобного Исаакия Далматского в 1710 г.

И. А. Клюквин. Конец 1850-х гг., по рисунку начала XVIII в.

В 1717 году Петр благодарил Екатерину за присланный презент и писал ей: «Так и я посылаю отсель к вам взаимно. Право, на обе стороны достойные презенты: ты прислала мне для вспоможения старости моей, а я посылаю для украшения молодости вашей». Вероятно, «для вспоможения старости» Екатерина послала тогда Петру вина, а он ей каких-нибудь нарядов. В следующем году Петр из Брюсселя прислал Екатерине кружева, а Екатерина отдарила его вином. Находясь в этом же году на водах в Спа, Петр писал: «Сего момента Любрас привез от вас письмо, в котором взаимно сими днями поздравляете (то была

годовщина Полтавской победы) и о том же тужите, что не вместе, так же и презент две бутылки крепыша. А что пишете для того мало послала, что при водах мало пьем, и то правда, всего более пяти в день не пью, а крепыша по одной или по две, только не всегда, иное для того, что сие вино крепко, а иное для того, что его редко». Сама Екатерина, показывая заботливость о здоровье супруга, писала ему, что посылает «ему только две бутылки крепыша, а что больше того вина не послала, и то для того, что при употреблении вод, чаю, не возможно вам много кушать». Супруги посылали друг другу также ягоды и фрукты: Екатерина в июле 1719 года послала Петру, находившемуся тогда в морском походе против шведов, «клубники, померанцев, цитронов» вместе с бочонком сельдей, а Петр послал ей фруктов из «ревельского огорода».

Как заботливая жена Екатерина посылала супругу принадлежности одежды и белья. Однажды из-за границы он ей писал, что на устроенной пирушке он был одет в камзол, который она ему перед тем прислала, а другой раз, из Франции, он сообщал о получении посланного ему белья: «У нас хотя есть портомои, однакож вы послали рубашки». В числе презентов, отправленных Екатерине, один раз были его остриженные волосы, а в 1719 году он послал ей из Ревеля цветок мяты, которую прежде с Петром в Ревеле она сама посадила; а Екатерина отвечала ему: «Мне это не дорого, что сама садила; то мне приятно, что из твоих ручек»».

В их браке рождались дети, но они не жили долго. Царевны Наталья Петровна и Маргарита Петровна не прожили и года. Затем появился долгожданный сын Петр Петрович (через 12 дней после дня рождения самого Петра). С тех пор Екатерина спешит сообщить своему «старику» (прозвище Петра I) новости о «Шишечке» (прозвище Петра-младшего).

«Доношу, – писала Екатерина в августе 1718 года, – что за помощию Божиею я с дорогою нашею Шишечкою и со всеми в добром здоровье. Оный дорогой наш Шишечка часто своего дрожайшего папа упоминает, и при помощи Божией в свое состояние происходит и непрестанно веселится мунштированием солдат и пушечного стрельбою».

А позже намекает: «В другом своем писании изволите поздравлять именинами старика и шишечкиными, и я чаю, что ежели б сей старик был здесь, то б и другая Шишечка на будущий год поспела!».

Несмотря на то что младший брат Петра Петровича Павел умер, прожив всего один день, Петр считал, что продолжение его рода обеспечено, поэтому, когда вскрылся заговор царевича Алексея, царь, не колеблясь, казнил старшего сына. Но бедный Шишечка умер через три месяца после казни старшего брата, и ближайшим кандидатом в наследники стал Петр Алексеевич. В том же году родился последний ребенок Петра – царевна Наталья Петровна, но ее появление на свет не могло утешить отца.

15 ноября 1723 года Петр I опубликовал манифест, в котором оповещал всех своих подданных, что, «по данному ему от Бога самовластию», намерен увенчать супругу императорской короной, так как она «во всех его трудах помощница была и во многих воинских действиях, отложа женскую немочь, волею с ним присутствовала и елико возможно вспомогала, а наипаче в Прутской кампании с турки, почитай отчаянном времени, как мужески, а не женски поступала, о том ведомо всей армии, а от нее несомненно и всему государству». Церемония состоялась в Успенском соборе в Москве.

Однако в последние годы между супругами наступает некоторый разлад. Петр I никогда не отказывал себе в коротких интрижках на стороне. Но в 1724 году до него дошли слухи, что такую интрижку позволила себе Екатерина. «Героем ее романа» современники называли Вильяма Монса, камер-юнкера Екатерины, младшего брата Анны Моне, бывшей первой любовницы Петра. Монса казнили, обвинив в злоупотреблениях, голову казненного выставили публике напоказ на вершине столба.

Костомаров сомневается в том, что Екатерина действительно вступила в любовную связь с Монсом. Он пишет: «Едва ли возможно допустить, чтоб Екатерина своим коротким обращением с Монсом подала повод к такой ревности. Допустим даже, что Екатерина не питала к мужу столько любви, чтоб такая любовь могла удерживать в ней верность к супругу; но то несомненно, что Екатерина была очень благоразумна и должна была понимать, что от такого человека, каков был Петр, невозможно, как говорится, утаить шила в мешке и провести его так, чтоб он спокойно верил в любовь женщины, которая будет его обманывать. Наконец, и собственная безопасность должна была руководить поведением Екатерины: если б жена Петра позволила себе преступные шалости, то ей пришлось бы очень нездорово, когда бы такой супруг узнал об этом».

* * *

Костомаров пишет о воспитании московских царевен следующее: «Царские дочери до тех пор жили затворницами, никем не видимые,

кроме близких родственников, и не смели даже появляться публично. Это зависело, главным образом, от того монашеского взгляда, который господствовал при московском дворе и дошел до высшей степени силы при Романовых. Боязнь греха, соблазна, искушения, суеверный страх порчи и сглаза – все это заставляло держать царевен взаперти. Величие их происхождения не допускало отдачи их в замужество за подданных, а отдавать их за иностранных принцев было трудно, потому что тогдашнее благочестие приходило в соблазн при мысли о брачном союзе с неправославными». В итоге после того, как их брат короновался, царевен ждало пострижение в монастырь.

Анна Петровна

Дочери Петра – Анна и Елизавета – получили совсем другое воспитание. И когда в 1720 году герцог Карл Фридрих Гольштейн-Готторпский приезжает в Россию, он видит перед собой не русских царевен, а европейских принцесс. Дочери Петра говорили на нескольких языках – французском, немецком, итальянском, шведском и, возможно, на финском, умели держать себя в обществе. Когда отец и мать были в разъездах, девочки оставались в доме Меншикова (а точнее, в его дворце на Васильевском острове), росли вместе с его детьми, с ними играли и учились. Сама Екатерина, сопровождая Петра в одном из военных походов, писала своим тогда еще малолетним дочерям и просила их: «Для Бога потщиться, писать хорошенько, чтобы похвалить за оное можно было вас и вам послать презент прилежания вашего, гостинец». Их наставницей стала итальянка, графиня Марианна Манияни, специально для этого приехавшая в Россию. Европейским танцам их обучал танцмейстер Стефан Рамбург.

Елизавета Петровна

Камер-юнкер Фридрих-Вильгельм Берхгольц, приехавший в Россию в свите голштинского герцога, побывав на одной из ассамблей в Летнем саду, пишет: «Мы сперва отправились туда, где думали найти лучшее, то есть царский двор, который очень желали видеть, и прошли наконец в среднюю широкую аллею. Там, у красивого фонтана, сидела ее величество царица в богатейшем наряде. Взоры наши тотчас обратились на старшую принцессу, брюнетку и прекрасную, как ангел… По левую сторону царицы стояла вторая принцесса, белокурая и очень нежная; лицо у нее, как и у старшей, чрезвычайно доброе и приятное… Платья принцесс были без золота и серебра, из красивой двухцветной материи, а головы убраны драгоценными камнями и жемчугом, по новейшей французской моде и с изяществом, которое бы сделало честь лучшему парижскому парикмахеру».

Через некоторое время ему вдалось полюбоваться танцами принцесс в одной из открытых галерей, выстроенных вдоль Невы: «Узнав, что в открытой галерее сада, стоящей у воды, танцуют, я отправился туда и имел наконец счастие видеть танцы обеих принцесс, в которых они очень искусны, – пишет он. – Мне больше нравилось, как танцует младшая принцесса; она от природы несколько живее старшей».

Зимы царская семья проводила в одном из деревянных зимних дворцов на набережной Невы, а на лето перебиралась в Летний дворец или в Петергоф. Для Екатерины и ее дочерей также построили маленькие летние увеселительные дворцы – Екатерингоф, Анненгоф и Елизаветенгоф. Здесь тоже довелось побывать юнкеру Берхгольцу. Он рассказывает о том, как император Петр пригласил своих гостей прогуляться на яхтах: «Впереди плыл адмирал маленького флота, имевший на своем судне, для отличия, большой флаг. Прочие суда должны следовать за ним и не имеют права обгонять его. Царь ехал недалеко позади, на барке царицы; он стоял у руля, а царица с обеими принцессами, своими дамами и камер-юнкерами сидела в каюте. Проплыв довольно далеко, адмирал поворотил назад, а все следовавшие за ним остановились и выждали, пока он не прошел мимо… Валторнисты царицы, данные ей Ягужинским, играли попеременно с нашими, которые на барке стояли позади, царские же впереди. Чудный вид представляла наша флотилия, состоявшая из 50 или 60 барок и вереек, на которых все гребцы были в белых рубашках (на барках их было по 12 человек, а на самых маленьких верейках не менее 4-х). Удовольствие от этой прогулки увеличивалось еще тем, что почти все вельможи имели с собою музыку: звуки множества валторн и труб беспрестанно оглашали воздух. Мы спустились до самого Екатерингофа, куда приехали очень скоро, потому что плыли по течению реки, да и, кроме того, водою туда от города не более четырех верст… По приезде в Екатерингоф мы вошли в небольшую гавань, в которую едва ли могут свободно пройти два судна рядом. Все общество по выходе на берег отправилось в находящуюся перед домом рощицу, где был накрыт большой длинный стол, уставленный холодными кушаньями, за который однако ж порядочно не садились; царь и некоторые другие ходили взад и вперед и по временам брали что-нибудь из поставленных на нем плодов».