Судьба с чужого плеча
Шрифт:
— Но я ее не убивала! Ты мне веришь?
— Я верю, но только потому, что знаю тебя всю жизнь. У ментов нет такого преимущества. Поверь, им невыгодно разбираться, кто прав, а кто виноват. Спихнут на тебя убийство, и делу конец. Работа у них такая. Думаешь, кто-нибудь за тебя заступится? Может, Олежек твой ненаглядный? Или свекровь?
— А как же суд присяжных? Люди должны разобраться…
— Никто не любит мачех!
Последние слова действуют на меня как пощечина, хлесткая и отрезвляющая. Слезы брызжут из глаз, смывая пелену.
— Бежать бесполезно. Олег меня найдет.
— Подумай, если не ты убила Катьку, то кто? Надоела Олегу дочурка хуже горькой редьки, захотел снова стать свободным, вот и решил избавиться одним махом и от жены, и от ребенка. Думаешь, он станет тебя искать?
— Нет, Ир, Олег не мог убить. Он Катю любит. Любил…
— У попа была собака, он ее любил, — закатывает глаза Ира. — Так и твой Олег. Тебя он тоже любил. А что в итоге? Еле ноги унесла от любящего такого. Дин, разуй глаза!
— Мне некуда бежать.
— Так тебя и здесь ничего не держит! Ни дома, ни семьи. Начни жизнь с чистого листа! Ты хоть представляешь, сколько людей мечтает о таком шансе?
— О каком шансе, Ира?! Что я могу?
— Измениться! Стать другим человеком.
— У меня даже паспорта нет, все осталось у Олега. В кармане ни копейки.
— Ты же сама утром говорила — ничего тебе от Олега не надо. Тебя менты ищут, что толку теперь от паспорта? А с деньгами я помогу.
Ира присаживается на корточки возле дивана, её рука ныряет под обивку и на свет показывается перевязанная подарочной ленточкой пачка банкнот.
— Ловкость рук и никакого мошенничества. Дарю!
— Ира, откуда?!
— Копила на черный день, а потратим на твое светлое будущее. Только давай без разговоров, ладно? Другого выхода все равно нет. К ментам идти — последнее дело. Мы тебя сейчас оденем, подкрасим, синяки твои замажем, и в путь!
— Куда мне ехать? Тем более без паспорта…
— Ехать надо в столицу. Слышала, сколько там гастарбайтеров трется? Думаешь, у них с паспортами все в порядке?
— Как я доберусь до твоей столицы, на попутках что ли?
— Зачем на попутках? На поезде.
— Без паспорта?
— Ну Башмак, ну дура! К проводнице подойдешь, отстегнешь ей пару бумажек, и вперед, в белокаменную.
Не желая продолжать спор, она идет к шкафу и быстро перебирает вешалки с одеждой.
— Не пойдет… велико… слишком короткое… В самый раз! Примерь-ка.
Я надеваю голубовато-серую тряпочку из скользкого шелка. Вещь, которая сидела на Ире как облегающее платье, на мне превращается в удлиненную майку.
— Ир, я такое в жизни не надену…
— В старой жизни нет, а для новой в самый раз. Сидит — во, — Ира поднимает большой палец, — цвет к глазам подходит, а главное, в таком платье тебя менты ни за что не признают. Какая же ты в нем худющая! Ничего, в Москве сойдешь за модель. Попробуй, кстати, вдруг возьмут.
— Ага, с фингалом под глазом.
— Замажем
— Еще не все?
— Ты бледная, вся просвечиваешься. Такую и будут искать. Сейчас я тебя накрашу, — склоняется она надо мной, — мать родная не узнает.
— И правда, — киваю я через десять минут, а вместе со мной стервозного вида женщина в зеркале. — Сама не узнаю.
Глаза незнакомки кажутся почти прозрачными внутри синего овала теней. Губы пылают на светлокожем лице, как алая роза на подвенечном платье. Щеки до самых ушей намазаны румянами.
— Кладу тебе в сумку косметичку. В поезде поправь макияж. Сама сможешь?
— Так не смогу.
— Ты только, как приедешь, позвони, — протягивает мне лакированные лодочки на тончайших хромированных каблуках Ира.
— Я на шпильках и до лифта не дойду.
— Кеды под платье не надевают.
— Поэтому я и ношу джинсы.
— Ты хочешь замаскироваться, или как?
— Может, выберем туфли с каблуком поустойчивее?
— К этому платью подходят только шпильки. Обувайся скорее, не тяни время. Я на следующей неделе за товаром поеду, тебя навещу. Если получится, деньжат еще подкину. И не вздумай в гостиницу селиться, сдерут втридорога.
— Я же без паспорта.
— Ах, ну да! Как туфли, не жмут?
— Не жмут, Ир. Только…
— Давай без только, ладно? — вздыхает она.
На глаза наворачиваются слезы. Ира опускает голову, чтобы скрыть эмоции. Она сильная женщина и не может позволить себе слабость расплакаться. А я могу и не сдерживаю слез.
— Прекращай реветь, тушь потечет! Держи сумку. Там косметика, деньги, платок носовой. Синяки замазывай, чтоб менты на улице не остановили. Сумку не потеряй, рохля!
Я киваю, хочу что-то сказать, но вместо этого снова разражаюсь слезами.
— Динка, только представь: столица, новая жизнь! Найдешь себе мужика.
— Не хочу я больше мужиков…
— Чуть не забыла! Держи, — протягивает она мне светло-голубую косынку и солнцезащитные очки. — Повяжи платок. Менты, наверно, возле подъезда караулят. Ну все, иди, а то на шестичасовой рейс опоздаешь!
Ира выталкивает меня в коридор. Не успеваю я обернуться, как дверь захлопывается. Поток холодного воздуха пробирается под шелковую ткань платья. Дыхание перехватывает от неожиданности. Тело немеет, мышцы теряют упругость, и, кажется, костенеют. Работая библиотекарем, я читала про генетическую мутацию, из-за которой кальцинируются сухожилия, связки и мышцы. Теперь понимаю, как чувствуют себя люди с болезнью второго скелета. Хочется вернуться в комнату, лечь обратно на диван и проспать до конца жизни. По коридору расползается шуршащий, похожий на мышиную возню звук. Через минуту приоткрываются соседские двери и выглядывают любопытные макушки.