Шрифт:
I
До поры до времени всё складывалось неплохо у Павла Воеводова: крестьянский паренёк сумел выбиться из беспросветной деревенской жизни с её неизменно однообразным ритмом – вспахали, посеяли, урожай собрали, плюс каждодневная рутина – скотину покорми, подои, и хлев почисти, крышу аль плетень почини. И так всё время. Пока сами для себя куда ни шло, а потом колхоз – там день отработай за палочки, а вечер – в своём хозяйстве. Павлу хотелось большего, семь классов всё-таки окончил. Поэтому, когда стали вербовать в школу ФЗУ, и не в близкий от родительского дома Гомель, а в казавшийся таким далёким, чуть ли не за двести вёрст от дома, Бобруйск, он долго не раздумывал – смелый шаг для паренька, который дальше райцентра нигде не бывал. Хотя тогда Павел плохо представлял себе, что это за штука такая – фабрично-заводское ученичество. Думал вначале, что просто школа при заводе в городе, оказывается, не то совсем. Учили там заводским специальностям, на фрезеровщиков и токарей. Но раз пошёл, то учился, старался, как мог. Только знал: фрезерный станок – не его это, он хотел из деревни на волю, а тут тебе стой да стой около этой крутящейся бандуры. И вот когда появилась возможность уйти на другие
Там, на новом месте работы, Павел встретил Лиду. Никогда раньше за женским полом не гонялся – то времени не было, то стеснялся. А тут и гоняться не надо было. Снял угол в доме её родителей. Дом большой, просторный, говорили, что деньги на такое жилище, отец Лиды – Игнат заработал в Америке. Сам он занимался портновским делом, но заказы поступали не всегда, посему доход от постояльцев уголка залы за занавесочкой порой бывал очень кстати.
Три дочери было у Игната и Авдотьи, да ещё сын Александр, почти ровесник Павла, они стали приятелями. Из дочерей две уже в невестах ходили, одна – Лида даже считалась перестарком, она на шесть годов раньше Павла родилась. Только его это совершенно не смутило. Красивая, высокая и статная, с добрым, мягким характером, она полностью покорила Павла. Много зимних вечеров просидели они вдвоём за чашкой чая, рассказывали друг другу о себе, а Лида ещё книжные истории знала: успела закончить в старые годы городское училище, там и привили любовь к русской литературе. Все в семье Побылых постепенно привыкли к этим поздним, далеко за полночь, посиделкам постояльца со старшей дочерью, ничего зазорного в них никто не видел, лишь средняя дочь – Зина обижалась, что не на неё Павел внимание обращает, она-то моложе, а Лиде уж, чай, двадцать девятый год скоро пойдёт. Только Павел чужие годы не считал. Раньше он всерьёз не задумывался о женитьбе, а тут решил для себя вопрос и по весне попросил, как водится, у родителей Лиды руки дочери. Те, конечно, не возражали. Согласилась и сама Лида. Но свадьбу сыграть быстро не успели – призвали жениха в армию, служил в городе Ржев, в авиации. Поэтому торжество справили, только когда Павел приехал на побывку. Справили скромно, в церкви обвенчались, хотя на всех местах работы и службы жениха старорежимные обряды не приветствовались.
Павел Воеводов в годы срочной службы. 1933 или 1934 год
Жизнь шла как по накатанной у Павла – учился, женился, на срочную пошёл, после демобилизации остался во Ржеве – в настоящем городе, не чета маленькому Петрикову, где он познакомился с Лидой. Там, на новом месте, он стал работать на железной дороге, детей с женой завели, двух симпатичных девочек. Только вот теперь, через восемь лет после свадьбы, в сорок первом, опять, уже во второй раз, совершил он совсем нелогичный поступок. Как тогда, в декабре тридцать девятого, взял и ушёл добровольцем в Красную Армию, хотя судьба сделала его путейцем, а им всем давали бронь. Но в тридцать девятом Лида смогла понять его. Были неприятности на работе, авария на станции, начальник спешил свалить ответственность на своего помощника, поэтому финский фронт, может, спас Павла от беды. Но нынче кто погнал его со спокойной должности старшего ревизора на смерть? На этот вопрос ответа не было даже у Павла. Лида, как всегда, промолчала, только спросила: «Как же мне с двумя-то? Как справиться? Как прокормить?» Павел подбодрил растерянную жену, мол, деньги присылать буду, не печалься, с Финской вернулся и с этой возвращусь. Почему он ушёл, зачем оставил семью, работу, тоже нужную и полезную, сам понять не мог. То ли потрясение сильное испытал, когда война началась, то ли пример других подействовал, то ли осознал, насколько всё серьёзно в этот раз. Павел объяснить толком свой поступок не мог, войну ждал, несмотря на казённые слова о дружбе с Германией. Семья ему всегда дороже чужого мнения была, но хотелось нашу победу ускорить, ведь всего в стране много, мы должны победить подлого, вероломного врага. Нужно приложить к этому свои знания и силы. Нужно иногда рисковать всем тем, что у тебя есть, ради Родины, ради своего народа. Так, во всяком случае, хотелось думать. Но порой Павлу казалось, что вовсе не было никакого объяснения. Просто посчитал – так надо, и сделал, а семья осталась без кормильца, без отца семейства, вот какая палка о двух концах выстругалась.
Почти два месяца уже прошло с того дня, когда он, по дороге со смены домой, завернул в райвоенкомат и написал заявление с просьбой принять его в ряды РККА. Павел Петрович Воеводов вместе со своим взводом ехал в больших ЯАЗовских грузовиках по ухабистому шоссе. Всю дивизию срочно сняли с запасных позиций подо Ржевом и спешным порядком отправили на фронт, назначение пока знали только в штабах, но по направлению движения вслед за заходящим солнцем все понимали, куда держат путь машины с кузовами, заполненными людьми в военной форме.
Выехали под ночь, чтобы не стать мишенью для шаривших по дорогам в поисках очередных жертв «мессершмиттов» и «юнкерсов». Завтра или послезавтра их ждал фронт, кого-то смерть, кого-то увечье, ранение, госпиталь, кого-то просто окопная грязь и ежеминутное ожидание своего последнего мгновения. Павел уже не испытывал такого оптимизма, как два месяца назад, наслушался разных историй об этой войне, по большей части очень невесёлых, даже мрачных. Но жене и старшей дочери, чуть ли не каждый день бегавшей на первое место службы повидать папу, неизменно говорил: «Это не надолго, вот увидите, скоро всё образуется, погонят наши немцев обратно в их поганую Германию!» Но что-то не гнали и не гнали, Павел Петрович не мог спокойно выжидать и смотреть, как всё само собой образуется.
Стемнело, клонило в сон, бойцы в кузове, наверное, закемарили. Сидевший в кабине рядом с ним помкомвзвода тоже тихо посапывал, несмотря на тряску. Кто-то из них двоих должен не спать – мало ли что, фронт близко. Воеводов решил не будить подчинённого – когда станет совсем невмоготу, тогда тот сменит своего командира. Водитель попался хмурый и неразговорчивый, жаль, ведь за беседой время быстрее бежит, даже черты лица его в темноте рассмотреть как следует не удалось, чётко вырисовывался только курносый профиль с глубоко посаженными глазами. Что ж не хотел поддержать беседу шофёр – ничего не поделаешь, может, стесняется командирских петлиц младшего лейтенанта, подумал Воеводов, значит, оставалось лишь смотреть в окно.
Водитель молчал, а жаль. На самом деле им было о чём поговорить. Потому что Гриша Пескарёв оказался земляком Воеводова, тоже гомельский, только из другого районного центра – из Ветки, – старинного, с почти трёхсотлетней историей, староверского местечка. Тогда, в те давние годы, предки Гриши рванули из России в Польшу, не приняв никониановскую церковную реформу, и поселились на берегу тихого и неширокого Сожа, в паре десятков километров от Гомеля, ну а от родового гнезда Воеводовых около райцентра Буда-Кошелёво расстояние ненамного больше – вёрст сорок напрямую. На фронте всегда радовались землякам – всё-таки какая-никакая, а ещё одна тонкая ниточка, связывавшая с малой Родиной.
И мысли, беспокоившие Гришу Пескарёва, бывшего шофёра районной стройбазы, были сходными тем, что буравчиком сверлили в голове Павла: бои шли недалеко от родных мест, а там батька с матерью оставались, младшие сёстры, не ровён час сдадут эти земли немцу. У Воеводова тоже отец, мать и самый младший брат вот-вот могли оказаться в оккупации; как там сложится их судьба? Отец не из тех, кто станет терпеть произвол и насилие. Павел даже не решился посоветовать родителям ехать к Лиде, когда на седьмой день войны немцы заняли Минск, всем вместе им было бы легче, даже если придётся покинуть Ржев. Да куда там, разве можно заставить стариков бросить хозяйство? Павел и не пробовал поэтому, но в глубине души жалел, что не попытался.
А Гриша молчал или отделывался односложными «да», «нет» в ответ на попытки лейтенанта растормошить водителя, и не сложился разговор у двух земляков, не подозревавших о том, насколько близки по меркам огромной страны места, где они родились. Ведь сколько приятных воспоминаний, так нужных всем, особенно ехавшему на передовую Воеводову, могло посыпаться в неспешной ночной беседе, но не сложилось.
Рядовой армейского автобата Гриша Пескарёв имел одну очень весомую причину не болтать с попутчиком. В четвёртый раз он вёз пополнение на фронт, четвёртую ходку совершал, и не то чтобы было ему страшно, нет, хотя и под бомбами уже побывать довелось. Просто туда он всегда отвозил здоровых мужиков, рассевшихся, кто как смог, в кузове, а обратно – лежачие полутрупы, замотанные в бинты, и историй наслушался немало про то, как там немец нашего брата лупит из всех калибров. Вот и молчал Григорий, боялся сказать чего непотребного, ненужного совершенно: зачем человека раньше времени стращать?
Машина с притушенными фарами небыстро катилась сквозь тихую августовскую ночь, на чёрном, бездонном небе горели яркие звёзды. Луна ещё не взошла, но свет тысяч далёких солнц побеждал ночную тьму и по краям дороги явственно проступали очертания деревьев. Пять дней назад, когда младший лейтенант Воеводов заступил помощником дежурного по части, ночка выдалась, наверное, самой светлой в году. Лунный диск посылал на Землю отражённые лучи Солнца, звёзды ярко блестели на небосклоне, да время от времени его внезапно прочерчивали длинные белые полосы, сыпавшиеся с высоты с бешеной скоростью. Метеориты гибли, совсем как люди на этой войне, сгорая в земной атмосфере полностью, оставляя на короткое мгновение лишь тонкий след. То была ночь августовского звездопада. Павел любил смотреть на небо, особенно в такие минуты. Свободного времени у помдежа было много, он оставлял за себя сержанта, уходил проверять посты и между делом ловил взглядом последние секунды жизни небесных тел. Звездопад утих через пару дней, и сегодня Воеводов мог наблюдать только объекты с «постоянной пропиской». Но не судьбы Вселенной беспокоили его в ту ночь, а другой, гораздо более важный для него вопрос. Он никак не мог понять, правильно ли он поступал, успокаивая Лидины страхи. Может, надо было всё же посоветовать не засиживаться в городе, который от фронта отделяло, судя по всему, лишь километров сто пятьдесят. А ещё временами на Ржев падали немецкие бомбы. Правда, пока сильных бомбёжек не было, особенно по жилым кварталам, но это слабое утешение. Не сегодня-завтра немцы могли приняться за Ржев, как они уже поступили с десятками других городов не только в нашей стране. С другой стороны – было бы куда уезжать! Все родственники в Белоруссии, под Гомелем, там тоже совсем рядом линия фронта, а в эвакуации придётся скитаться по чужим углам, Люся ещё маленькая совсем, одну дома не оставишь. Хорошо, старшая, Нина, растёт рассудительной и ответственной девочкой. Лида – не белоручка, найдёт себе работу, прокормит детей, старшая дочь присмотрит за младшей. Ну да, если что, надо будет быстро отправить весточку, написать, чтоб не тянули с отъездом. На станции остались связи, должны найти местечко семье сослуживца. Только как выбрать тот самый момент, дабы не поторопиться и не опоздать? Вот в чём задача! «Ладно, раньше времени горячку пороть не надо, – решил отец семейства, – вон у нас какая силища идёт! – порадовался он, глядя на остановившиеся на обочине тягачи со ста пятидесятидвухмиллиметровыми пушками-гаубицами. – Двинем по немцу, поглядим ещё кто кого!» Придя к этому временному, промежуточному решению мучившего его вопроса, Павел успокоился, посмотрел на часы, они показывали уже третий час ночи. Поспать надо бы немного. Он растолкал помкомвзода, закрыл уставшие смотреть в ночь глаза и отключился, попросив разбудить не позже пяти.