Судьба в руках твоих
Шрифт:
Игнорируя протянутую руку, Сун, не поднимаясь с пола, подался вперед.
— Мессия? Мессия Акари?! Почему вы здесь? Это же… невозможно… Это очередной фокус этого места? — едва не кричал Сун. — Или… если вы живы, почему я здесь? Где вы были все это время?!
Холодный палец коснулся губ юноши, призвав его в молчанию, но это ощущение тут же исчезло, будто его коснулся призрак.
— Мертв. Был и остаюсь, — печальной улыбкой покачал головой Акари. — Моих сил едва хватает, чтобы хоть как-то взаимодействовать с миром, но и это ненадолго. Я здесь лишь потому, что
— Всякий в монастыре жаждет моего провала и мой наставник — прежде остальных! — неожиданно громко ответил Сун. — Так почему я не должен сомневаться, почему должен хотеть взять на себя этот груз? Как мне ратовать за людей, которые предпочли бы не видеть меня вовсе?!
Акари все также улыбался, но Сун был уверен, что видел проскочившее на лице мужчины недовольство.
— Такова людская природа. Одних слепит жажда власти, другие желают, чтобы ими правили достойные, но разглядеть достоинство не в состоянии. И сложнейшая из наших задач — принять человеческое несовершенство и помочь людям двигаться к лучшему.
— Не знаю, смогу ли.
— Твоя душа светла, для многих в ней найдется сострадание. А несогласных заставит молчать сила, — все с той же благостной улыбкой ответил Акари.
Сун шокировано уставился на него, на мгновение усомнившись в личности говорящего, когда мужчина продолжил:
— Благо таких будет немного. Поверь, когда ты выйдешь отсюда с триумфом, едва ли кто-то пойдет против. В мое вознесение даже гордец и завистник Венан умолк, — Акари ненадолго замолчал, будто прислушиваясь к себе. — У меня осталось не так много времени, а я бы хотел видеть, как мышонок, вошедший в храм, выйдет отсюда драконом. Встань и иди за мной!
Акари развернулся и двинулся вдоль коридора, и Сун, как ягненок на веревочке, послушно шел следом. Впереди, освещенная холодным сиянием осколков, виднелась зала алтаря. Коридор, немного наклоненный, подобно снежным горкам, и забирающий слегка вправо, внизу резко выравнивался и расширялся в огромное округлое помещение. Купол потолка и колонны у стен изрезаны надписями на том же языке, что носил на своем теле старый жрец, однако Сун не знал значений. Впрочем, стыдиться здесь было нечего. Божественный язык. Едва ли кто-то мог прочесть и, тем более, понять, что здесь написано. Но почему-то казалось, что письмена напрямую связаны с испытанием духа.
— Мы на месте, — довольно сообщил Акари. — Все куда менее страшно, чем говорят, тебе не о чем беспокоиться! Иди и прими свою судьбу!
Сун с удивительным для себя спокойствием перешагнул невидимую черту, отделявшую коридор от залы. Он все еще не хотел принимать навязанную роль, не хотел искать в себе любовь и сострадание к своим истязателям. Он совершенно не был уверен в последствиях, но идти по чужой указке казалось таким заманчиво легким, самым простым путем. Проторенной дорожкой, по который он и так шел всю жизнь. Путем, который не любит сопротивления и жестоко карает за своеволие.
Сун почти вплотную подошел к каменному постаменту. Приподнявшись
Парень поднял взгляд от постамента на вставшего перед ним Акари. Мужчина сложил руки на груди и слегка наклонил голову. В выражении его лица читалось нетерпение, будто что-то особенно важное зависело от того, возьмет ли Сун посох, и этот крайне заинтересованный вид вновь всколыхнул едва утихомирившиеся сомнения.
Сун смотрел на подрагивающие в предвкушении кончики пальцев Мессии, и в его голове раз за разом всплывали безрадостные картинки монастырского прошлого. Прошлого, превосходно показавшего, что Сун ничего не значил для окружавших его людей. Людей, которым должен будет отдать всего себя, если возьмет на себя роль Мессии. Великого, мудрого, непостижимого, всепрощающего…
Протянув руку к посоху, Сун ни на секунду не отводил взор от своего предшественника. Он не готов. Он не согласен на это! Почему он должен жертвовать всем ради общины, которая смотрела на него, как на мерзкого зверька? Почему-то никто из этих людей за все «десять лет скорби» даже не попытался вознестись во благо общества! Так чего ради он должен был отказываться от «сути своей и всего мирского»?
Рука его дрогнула, но не опустилась на древко.
Сун смотрел на Акари и понимал, что лишь страх неизвестности не позволял ему уйти. Провалившиеся избранные не возвращались, и что с ними происходило, Сун не знал. Но и взваливать весь груз на себя лишь из страха…
В это мгновение где-то на грани зрения мелькнула тень, вырывая Суна из размышлений. Краем глаза юноша поглядывал за тенью, мельтешившей за спиной призрака. Неизвестный, в ответ наблюдая за Суном, двинулся вокруг залы, тени которой как-то умудрялись дать укрытие гостю.
— Во мне нет сострадания к моим сородичам, — тихо заговорил Сун, опустив взгляд на поблескивавший в тусклом свете посох, — но и зла я им не желаю. Согласись я сейчас, и я стану худшим Мессией из всех. Я устал служить и богам, и людям, я хочу лишь покоя. Неужели нет никого иного, кто мог бы принять эту ношу?
— А ты видишь здесь кого-то еще? — раздраженно спросил Акари.
Застигнутый неожиданным вопросом Сун заколебался, но тут же вспомнил о странной фигуре. Кем бы ни был незваный гость, он человек, каким-то образом дошедший до алтаря, а значит имел полное право испытать судьбу с Рактаасом. Сун замер с едва заметной улыбкой на губах. Он не слышал шагов гостя, но каждой клеточкой своего тела ощущал его присутствие. Совсем близко.
— Да, — наконец ответил Сун практически одними губами, — здесь есть еще кое-кто.