Судьба-волшебница
Шрифт:
– А у вас есть? – обалдела я.
– Конечно. В моем возрасте так мало плотских радостей. Сама подумай, не порнографию же мне смотреть.
– Не вижу разницы.
– Порнография – это не интеллигентно, – отрезала Стася и сунула мне в руки пластмассовую корзинку с шампанским, салатом и коробкой шоколадных конфет.
Нагруженная всем этим, я вернулась в свою квартиру. Левандовский в это время принимал душ. Я постучала и, когда он отозвался, крикнула, что Стася прислала ему халат – драгоценную реликвию, и повесила его на ручку двери. После непродолжительных размышлений
Разговор не особо клеился, наверное, из-за усталости, да и убийство Горы не располагало к болтовне. Левандовскому я постелила на диване в гостиной и отправилась в спальню. Дверь оставила приоткрытой, хотела знать, чем будет занят этот тип. Потом подумала, вдруг он расценит это как приглашение, чертыхнулась и собралась дверь закрыть, но тут же засомневалась: тогда он точно решит, что это было приглашение, которым он не воспользовался, и теперь я на это обиделась. В общем, полный кавардак в голове. К счастью, волнения этого дня даром не прошли и уснула я быстро.
Проснулась ближе к утру, вспомнила про Левандовского, в первое мгновение решив, что все мне попросту приснилось, и заглянула в гостиную. Он спал, отвернувшись к стене, я почувствовала что-то вроде умиления, и тут рука его скользнула под подушку и там замерла, а я потрусила к себе, уверенная: под подушкой у него оружие.
Разбудила меня Стася, грохоча в кухне посудой.
– Левандовский ушел? – появляясь там и вместо ясновельможного обнаружив соседку, спросила я с некоторой досадой.
– Меня это не удивляет, – ответила Стася и поджала губы.
– Вы его видели?
– Зашел ко мне. Выглядел глубоко несчастным.
– С чего вдруг?
– Когда разбиваются надежды… Зоська, ты дура.
– Вы повторяетесь.
– Если это из-за твоего Геры… Помяни мое слово, только зря на него время потратишь. Он скверный тип.
– Ваш шляхтич не лучше. Я же вам говорила…
Стася досадливо махнула рукой:
– Глупости. У меня чутье на людей. Еще никому не удавалось заморочить мне голову. Хотя был один парикмахер, из Херсона. Но у него тоже ничего не вышло.
– Оказывается, у вас весьма насыщенная жизнь.
– Я очень старалась, милая. Запомни главное: Геру – вон из головы и из сердца. Пан Левандовский мне про Гору рассказал, – вздохнула она. – Смотри, Зоська, что творится…
Как раз в этот момент в дверь позвонили, я поспешно открыла, почему-то решив, что вернулся Левандовский, и, увидев Германа, слегка растерялась.
– Привет, – сказал он, вошел и потянулся ко мне, но, заметив появившуюся из кухни Стасю, ограничился легким поцелуем в щеку.
– Помяни черта, и он тут как тут, – буркнула старушка и поплыла мимо нас со своей корзиной в руках.
– Шампанское… – улыбнулся Герман, в тщетной надежде наладить контакт.
– Ага, только не для тебя припасли.
Стася скрылась за дверью. А Герман пожал плечами:
– Она нас всегда недолюбливала…
Я вспомнила о разобранном диване и занервничала. Отправила Германа в кухню, а сама кинулась в гостиную. Постельное
Лишь только я вошла в кухню, Герман заключил меня в объятия. Поцелуй был долгим и страстным. Раньше у меня от его поцелуев голова шла кругом и подгибались ноги, надо полагать, от счастья. А теперь… что-то не так. И в этот момент я с удивлением поняла: прошлое вдруг перестало иметь значение. Плевать я хотела на то, что было. Герман не имел никакой власти надо мной, я физически ощущала освобождение, как будто чувствовала, как рвутся путы с громким свистом. И лихорадочно пыталась решить: неужто это из-за Левандовского? Господи, да при чем здесь ясновельможный? Или все-таки при чем? А может, все еще хуже, и никакой любви к старшему Купченко не было, а была лишь обида, которая не давала покоя, и теперь, когда Герман готов все вернуть, он мне стал неинтересен?
Занятая этими мыслями, я позволила ему увлечься, но некоторая заторможенность с моей стороны и Геру навела на кое-какие мысли.
– Что-то не так? – отстраняясь, спросил он.
Ответ на этот вопрос я пока не нашла и, сообразив, что в такой ситуации лучше обойтись слезами, аккуратно заплакала.
– В чем дело, милая? – прошептал он, целуя мою мокрую щеку, и от ласкового голоса, от его рук на моем теле тут же возникло чувство, будто мы фантастическим образом перенеслись на несколько лет назад и не было расставания, горьких ночей без него, но это чувство теперь вызывало раздражение. «Любовь прошла, завяли помидоры», – мысленно скривилась я. Вот она, судьба-волшебница: я дни напролет мечтала, как все вдруг вернется, все вернулось, но мне теперь это на фиг не надо. Мечты стоит формулировать как-то иначе, не то бог знает что получается.
В общем, плакала я уже по-настоящему, по своим угасшим мечтам. Герман смотрел на меня в легком недоумении, и я поспешно сказала:
– Все эти годы я старательно убеждала себя, что ты мне безразличен, – фраза не из лучших, но произнесла я ее вполне на уровне: с грустью и долей трагизма – намек на мои душевные раны.
– Прости, – с чувством шепнул Герман.
– Конечно, – улыбнулась я, ловко вывернувшись из его рук. – Дай мне время.
Такое развитие сценария Германа явно сбило с толку, он кивнул и тоже поспешил улыбнуться, а потом, точно спохватившись, заговорил:
– Я все понимаю, милая. Ты видела во мне врага все эти годы…
– Глупости. Я просто хотела забыть тебя. Как страшный сон. И боялась сюда возвращаться. Не зря боялась.
– Теперь все это позади, – утешил он.
– Хочешь кофе? – предложила я.
Он хотел в постель, это было так же ясно, как то, что я туда сейчас точно не собираюсь. Однако изменения в сценарии принял стоически.
– С удовольствием. Не возражаешь, если я сам его приготовлю? Помнится, кулинаркой ты была никудышной.