Судьба зимней вишни
Шрифт:
На работе было легче. Часть моего трудового коллектива благополучно пребывала в отпуске, поэтому мне пришлось самой выйти в поле. Я механически вела дела, улыбаясь клиентам, подгоняя сотрудников, а вечером возвращалась в свою берлогу и ненатуральным голосом разговаривала с мамой и Сережкой по телефону. Уверяла их, что у меня все хорошо, и падала на пол – рыдать. Вскоре в квартиру заваливалась Настя, и процесс утешения, кормления, умывания, раздевания и укладывания начинался по новой. За две недели мы с ней выпили ящик виски, который нам приволок сочувствующий Шаповалов.
Кошмар усугублялся тем,
Я скрипела зубами, но слушала. Кстати, именно эти разговоры помогли мне выбраться из скорлупы своего горя наружу. В конце концов, я пришла к выводу, что совершенно не разобралась в Петровиче. Ну как Я могла так глубоко и истово полюбить мужчину, способного читать вслух женские романы!
Когда я к концу третьей недели задала этот вопрос Насте, она сдвинула на лоб очки и глубокомысленно изрекла:
– Ну, слава богу, процесс пошел.
– Какой процесс? – поинтересовалась я.
– Оживать ты, мать, начала, – ответила Настя. – Голос разума проснулся.
– Ну правда, мне казалось, что передо мной совсем другой человек – глубокий, интеллигентный, основательный. А он морковку ест и счастлив. Как осел, честное слово.
– Ты же знаешь, – глубокомысленно изрекла Настя, – я не люблю военных. Сапогами пахнут. И этот совсем не лучше, чем все остальные. Одно жалко, пока он тебе голову морочил, ты Шаповалова упустила. А был бы сейчас твой, со всеми своими миллионами.
– А, – махнула рукой я, – не жалко. Я его все равно не люблю, а так пусть Лельке хорошо будет.
– Прокидаешься, – еще глубокомысленнее изрекла Настя и подняла в воздух указательный палец, внушительно помахав им у меня перед носом. – Павла упустила, Шаповалова упустила, этот оказался идиотом, а ты – умница, красавица, человек хороший – сидишь одна и ревешь.
– Не буду больше реветь, – решительно сказала я. – В конце концов, всякая любовь проходит. Даже самая сильная. Я мечтала выдать Лору замуж. Будем считать, что у меня получилось.
– Неужели на свадьбу пойдешь? – заинтересовалась Настя.
– Пойду. Себе назло. Посмотрю на Петровича рядом с этой крокодилицей, прости меня, господи, грешную, и окончательно излечусь.
– Ну-ну, доктор, излечи себя сам, – засмеялась Настя и, оборвав смех, подошла ко мне, обняла меня и расцеловала. – Ты даже не представляешь себе, как я рада, что ты оклемалась. У меня аж сердце болело на тебя смотреть.
Мы с моими девчонками даже выбрались в ресторан. Отметить, что я, по словам вернувшейся из командировки Инки, «встала на скользкий путь выздоровления». Конечно, я еще периодически впадала в меланхолию, даже плакала по ночам, но черный туман, окружавший меня, как вата, на протяжении последних трех недель, рассеялся. Я снова почувствовала, что жизнь – хорошая штука. А мужики… Что ж, мужики приложатся, какие наши годы?
Свадьба Лоры и Петровича должна состояться в эту пятницу. Сейчас утро четверга, а я так и не
Разочарованная настоящим, но полная надежд на светлое будущее, утром я все-таки отправилась искать подарок для новобрачной. Как я корила себя, что не удосужилась побывать у нее дома! Теперь я абсолютно не представляла, что подходит к ее интерьеру и есть ли таковой вообще. Поэтому два бронзовых подсвечника, выполненные в стиле восемнадцатого века, отмела сразу. Вслед за ними отправился прозрачный сервировочный столик и никелированная штуковина, которая, по замыслу создателей, крепится под люстрой и создает настроение.
Купить большое зеркало во всю стену я как-то тоже не решилась, а потому остановила свой выбор на дорогом, но весьма практичном махровом наборе постельного белья, к которому прилагалось шесть штук разнокалиберных полотенец. Из мазохизма я добавила к подарку роскошный, абсолютно прозрачный и жутко сексуальный пеньюар, который, невеста должна была натянуть на себя в первую брачную ночь.
Петровичу я планировала купить бутылку коллекционного виски, но, обозленная видениями Лоры в пеньюаре, остановилась на армянском коньяке. Поди, в своей армии он технический спирт пил, так что не барин. Коньяком вполне обойдется.
Я как раз грузила свои покупки на заднее сиденье машины, когда зазвонил мобильник. Бутылка коньяка выскользнула на асфальт и разбилась. Чертыхнувшись, я нажала кнопку орущего телефона и услышала придушенный голос Лоры. Сначала я не очень поняла, что она несет, но Лора всхлипнула и снова повторила: «Алиса, Сашу убили».
Если вам когда-нибудь сообщали, что накануне свадьбы у вашей подруги убили жениха, в которого к тому же еще месяц назад вы были влюблены как кошка, то вы прекрасно понимаете, что я испытала.
– Лора! – заорала я в трубку. – Где ты сейчас находишься? Я немедленно еду к тебе!
Бедняжка билась в истерике в квартире Петровича. Развернувшись через две сплошные, я рванула туда, нарушая все существующие правила дорожного движения.
Уже после, анализируя случившееся, я вспомнила, что в тот момент ничему не удивилась. Ужас был, жалость к Лоре тоже, а вот удивления или недоверия не было. Я как будто знала, что должно произойти событие, которое сделает свадьбу невозможной. И оно произошло.
Дверь в квартиру была не заперта. Осторожно толкнув ее, я вошла и прямо в коридоре увидела Лору. Она сидела, с ногами забравшись в старое продавленное кресло. Увидев меня, подруга заплакала.
Захлебываясь слезами, она принялась рассказывать о случившемся. Оказалось, что накануне вечером они с женихом серьезно поссорились. Александр Петрович хотел, чтобы Лора осталась у него ночевать, а она упиралась и отказывалась.
В свои тридцать с копейками она еще верила, что потеря девственности до свадьбы – вещь неприличная, а потому абсолютно невозможная. Петрович искренне не понимал, почему любимая упирается, считая, что оставшиеся до свадьбы сутки уже не способны ничего изменить в их отношениях. Он обвинил Лору в эгоизме, она его – в кобелизме и, громко хлопнув дверью, уехала домой.