Судьба
Шрифт:
Собрание заревело. Эльхана аплодировала проницательности Беседующего, но Портиос сделал презрительный, пренебрежительный жест.
Когда шум стих, Самар спросил: «Беседующий, как насчет тех, кто хочет идти? Ты будешь их удерживать здесь?»
«Я никого не буду держать насильно. Но даже если все до единого уйдут, я останусь в Инас-Вакенти».
Собрание снова погрузилось в шумные дебаты. На вершине плиты спорили Самар и Таранас. Хамарамис спустился, чтобы стать рядом с Беседующим. Портиос, как и Кериан, наблюдал за Гилтасом. Эльхана какое-то время слушала толпу, улавливая настроения, изучая выражения лиц; затем она спрыгнула с задней части плиты. Минутой спустя, она подошла и переговорила один на один с Гилтасом, а затем снова вскарабкалась на плиту.
Когда Самар понял, что она пытается обратиться к толпе, он поднес к губам бараний рог и задул. Высокий завывающий звук эхом пронесся по проходу. Толпа успокоилась.
«Эльфы Кринна», — сказала Эльхана, — «останемся мы или уйдем, ничто не поможет, если мы нарушим свою сплоченность. Наши нации пали, потому что были разделены. Мы не должны снова оказаться разделенными. Но есть способ позволить всем сделать выбор».
Она подняла руки. В каждой был камень. Один был гладким голышом обыкновенного белого кварца; другой — грубым обломком сине-серого гранита. — «Пусть каждый эльф найдет камень. Синий гранит для тех, кто хочет остаться в Инас-Вакенти, белый кварц для тех, кто присоединится к нашему священному походу на Квалинести. Ни один выбор не будет связан с обвинениями. Каждый выбирает свою собственную судьбу, и этот выбор — окончательный».
Гилтас похвалил за эту идею, но Кериан не видела резона ждать. Почему бы собранию не разделиться немедленно на две группы?
«Такой выбор не следует делать в спешке, в пылу возбуждения», — пояснила Эльхана. — «Поиск камня даст каждому эльфу время на раздумья».
Гилтас постановил, что голосование состоится послезавтра на рассвете. Все вернутся на это место и сделают свой выбор. Те, кто проголосуют уйти, должны будут сделать это немедленно.
Синтал-Элиш подошел к концу. Трусанар протянул чашу Беседующему. В ней было еще белое лекарство.
«Я полагала, ты отдыхаешь», — сказала Кериан. — «О чем ты думал, придя сюда таким образом?»
«Я думал о будущем».
«Ты не устал разговаривать подобным образом?» — проворчала она.
«Каким образом?»
«Как предсказатель… или артист низкопробной драмы».
Он улыбнулся. — «Быть Беседующим требует драматизма».
Их возвращение в лагерь проходило среди счастливой толпы верных и преданных подданных Беседующего. Они не понаслышке знали, что их король разделил все трудности изгнания. Когда опасность от кочевников была величайшей, Гилтас Следопыт повел свой народ вперед, не думая о собственной безопасности. Хотя он носил мантию легендарных правителей, таких как Сильванос и Кит-Канан, Гилтас доказал, что не уступал им в мужестве и величии.
Их вера была столь трогательно глубокой, что Кериан не могла ее выносить. — «Гил, у тебя есть какой-то план для тех, кто остается? Что ты собираешься делать?»
Он сжал ее руку. — «Послезавтра я пересеку реку Львицы и поведу нашу нацию в Инас-Вакенти».
Шедший рядом с ними Хамарамис воскликнул: «Великий Беседующий, разве это мудро?»
«Да. Мы слишком засиделись на пороге. Пришло время вступить во владение нашим новым домом».
«Если он не овладеет нами», — мрачно сказала Кериан.
Ветер дул из Алия-Алаш, словно долгий выдох. Воистину, дыхание Богов! Порывистый ветер трепал установленные в центре прохода ветхие палатки. Пятнадцать сотканных из темной шерсти конусообразных укрытий образовывали полукруг. То были последние остатки некогда могущественных сил, преследовавших эльфов на всем пути из Кхури-Хана. Кочевники сражались с необычайной храбростью и свирепостью, но лэддэд пережили их. С неба спустились грифоны, на одном из которых сидел омерзительный демон. Когда он велел кочевникам убираться, большинство так и поступили. Отступление было не сложно оправдать. Так много погибло, сражаясь с лэддэд, некоторым из племен потребуются годы, чтобы восстановиться.
Адала Фахим погрузила руки в мятый медный таз. Чуть теплая вода жгла ее исцарапанные пальцы, пока она смывала толстый слой глубоко въевшейся грязи. Известную как Вейядан, «Мать Вейя-Лу», ее позже стали называть Маита из-за божественной неизбежной судьбы, что направляла ее в войне против лэддэд. От божественности мало что осталось; был лишь бесконечный изнурительный труд. В тот день, когда лэддэд вошли в Алия-Алаш, Адала начала возводить стену поперек прохода. Некоторые из бывших ее последователей вернулись, чтобы помочь. Немногие из них были воинами, большинство были пожилыми людьми, все еще верившими в ее божественную миссию. От рассвета до заката они таскали камни с окрестных склонов. Без строительного раствора и инструментов, они выкладывали камни протяженной пирамидой, с основанием шире, чем вершина. К этому моменту, стена была высотой по голову и длиной в сотню метров. Проход был шириной в милю. Оставалось еще изрядно работы.
Адала усердно трудилась, не жалуясь, и ее вера не поколебалась. Само исчезновение поддержки племен убедило ее, что она была права. Все знали, что путь к истине был узким и непростым, а дорога к заблуждению была легкой. Единственное, о чем она сожалела, так это о предательстве своего кузена Вапы. Он повернулся спиной к ней, к своему народу и своей родине, помогая чужеземным убийцам избежать правосудия. Его поступки были непростительными.
Спустя несколько дней после того, как он привел лэддэд в долину, Вапа вернулся. Он выехал прямо из прохода, ясным днем, с открытым лицом, чтобы все видели. Разгневанные воины хотели убить его как предателя, но Адала объяснила им, что он не был достоин даже этого. Она повернулась к нему спиной. Остальные последовали ее примеру. Вапа проехал сквозь лагерь в открытую пустыню, и ни единый взгляд не провожал его. Его фигура уменьшилась до силуэта, а затем расплылась на жаре, замерцала и исчезла. С тех пор больше никто не входил и не покидал запретную долину.
Закончив с омовением, Адала аккуратно стряхнула руки над чашей, чтобы каждая капля вернулась внутрь. Воды здесь было в изобилии, но привычки жизни в пустыне были незыблемыми. Она подняла взгляд, когда глухой топот копыт возвестил о прибытии всадника. Это был Тамид, Вейя-Лу из клана Покорителей Туч.
«Маита! На наш охотничий отряд напали!»
Она быстро встала. — «Лэддэд?»
«Нет. Зверь!»
В отличие от сердца пустыни, предгорья кишели дичью. Тамид с отрядом из троих охотников добыли оленя и кабаниху в каменистой расщелине к востоку от лагеря. На обратном пути с разделанными тушами на охотников напали. Двоих людей сбросили с коней, и существо утащило их дичь. Мало какие животные были достаточно смелыми, чтобы атаковать вооруженных конных людей. И еще меньше кто был достаточно сильным, чтобы утащить две туши за раз.
Адала спросила, не было ли это существо пустынным леопардом. Длинноногая кошка размером с осла практически вымерла в пустыне, но могла все еще ошиваться в тени гор. Тамид поклялся, что этот зверь не был леопардом, хотя и ходил на четырех лапах. Никто из его отряда никогда не видел ничего подобного. Он оставил остальных выслеживать зверя, а сам вернулся, чтобы доложить Адале.
Такое существо было слишком опасным, чтобы позволять ему оставаться так близко к лагерю. Адала отправила Тамида собрать еще людей. Существо требовалось убить.