Судьбе загадка (сборник)
Шрифт:
— Смотри, все кругом женаты… один Соврищев только… ну уж это я даже и не знаю, что это такое… человек он или ещё что… Наташа Брусницына очень в тебя влюблена.
— Я — принципиальный аскет…
— Я Наташу Брусницыну в бане видела — Венера… и не вертлява.
— Ну и обнимайтесь с ней на здоровье… Жениться! Как глупо!
— А на фортепьяны прыгать, скажешь, умно?
— Не ваше дело.
И Степан Александрович, уйдя к себе в комнату, дважды повернул ключ.
Госпожа Лососинова привела в порядок
«Нужно будет, — подумала она, — ему в суп александрийского листу подмешать».
Глава IV
РУБИКОН ПЕРЕЙДЁН
— За каким дьяволом мы сюда приехали? — спросил Соврищев, когда извозчик по распоряжению Степана Александровича подъехал к дверям одного из кремлёвских дворцов.
— А вот увидишь, — сурово отвечал Лососинов, входя в роскошный вестибюль.
Бритые швейцары, похожие на фотографии знаменитых артистов, сидели на дубовых стульях и хрипло над чем-то смеялись.
— Мне князя Почкина, — сказал Степан Александрович, приготовляясь снять пальто и в то же время боясь унизиться, если снимет его сам.
Швейцары, сидевшие поодаль, молча отвернулись, а у ближайшего сделался страшный припадок зевоты, в который ушла вся энергия его организма.
Степан Александрович сам повесил пальто на один из бронзовых крючков.
Швейцар между тем с треском сомкнул челюсти и хотел что-то сказать, когда новый припадок зевоты помешал ему в этом. Он махнул рукой, как бы приглашая прибывших подняться по лестнице, и, по-видимому, тотчас же забыл про их существование.
— Посмотрим, будет ли он через год зевать в моем присутствии, — пробормотал Лососинов, взбираясь по лестнице, — мопс!
Поднявшись и войдя в первый зал, Соврищев чуть не вскрикнул от удивления. По всем возможным направлениям стояли столы, а за этими столами девушки в белых, как морская пена, одеяниях и ручками, напоминавшими по нежности эйнемовские безе, скатывали бинты.
У Соврищева разбежались глаза, закружилась голова, и он едва не упал на зеркальный паркет.
— Имей в виду, — прошептал Степан Александрович, что это всё — аристократки… Я не поручусь, что среди них нет какой-нибудь великой княжны. Поэтому брось свои штучки.
В следующей зале их ожидало не менее внушительное зрелище. Уже не барышни, а седые дамы торжественно сидели за швейными машинками и шили с мечтательным выражением лица.
— Графиня, — сказала одна из них, обращаясь к соседке, — я не понимаю, к чему такие длинные кальсоны? По-моему, таких ног у людей не бывает.
— Я сама удивляюсь, но ничего не поделаешь. Надо шить, как сказано. Те, кто давал размеры, лучше нас с вами знали, какие бывают у людей ноги.
Пантюша Соврищев инстинктивно боялся важных дам. Он как-то весь съёжился и вздохнул свободнее, когда следом за Степаном Александровичем вошёл в роскошный салон, превращённый в канцелярию.
Молодой человек с необычайно гладким пробором и с бледным лицом сидел за одним из письменных столов и созерцал висевший напротив портрет Кутузова.
— Экая прорва орденов, — говорил он более взрослому джентльмену с прекрасными черными усами, — ведь вы смотрите… Все звезды имел. А… Алябьев. Здорово. А? А мы с тобой Станиславу рады. А?
— Ну Андрея Первозванного у него нет, — задумчиво произнёс тот, глядя на портрет.
— Как так? А это?
— Это Александр Невский.
— Чепуха!
— Хотите пари?
— На сколько?..
Усатый джентльмен наклонился к уху молодого человека и шепнул что-то, отчего тот раскис от смеха.
— Подлец вы, Алябьев! — пробормотал он. — Ну ладно, согласен! А как проверим?
— Спросим Почкина, он все ордена знает, как отче наш.
— Я могу видеть князя Почкина? — спросил в это время Степан Александрович.
— А по какому делу?
— Скажите просто — Лососинов. Он знает.
— Как?
— Лососинов.
— Гм… Хорошо… сядьте, — прибавил он, хотя сесть было совершенно негде.
Молодой человек между тем что-то крупно писал, слегка высунув язык, очевидно, для облегчения процесса писания.
— Ну, конечно, Александр Невский, — сказал, возвратившись, усатый джентльмен.
— Честное слово?
— Ну вот. Спросите сами… Да, — прибавил он, — обращаясь к Степану Александровичу, — вас просят.
Соврищев, ожидавший, что их выставят со скандалом, чрезвычайно изумился. «Молодец Степан, — подумал он, — не подкачал».
В большом кабинете сидел со скучающим видом почтенный человек с седою бородою, расчёсанною врозь, чтобы не скрывать висящего под воротничком Владимира.
Рядом сидел рыжий господин и таинственно что-то рассказывал.
— Я и говорю, — бормотал он, — ваше высочество, ведь дважды восемь — шестнадцать. Нет, говорит, восемнадцать. Сосчитала на пальцах. Ну да, говорит, я и говорила шестнадцать, а вы всегда скажете…
— Не понимаю, — заметил князь Почкин, кивая на угол комнаты, — откуда во дворце могут быть кошки? Смотрите — кошка.
Он медленно перевёл глаза на Лососинова.
— Чем могу служить? — произнёс он, вежливо проглатывая зевок.
«Что они все раззевались?» — с досадою подумал Соврищев.
— Моя фамилия Лососинов, — произнёс Степан Александрович довольно-таки гордо, — я надеюсь, князь, что моё дело уже рассмотрено?
— Да, ваше дело рассмотрено, т. е., кажется, рассмотрено… Смотрите, — воскликнул князь вдруг с удивлением, — опять кошка.
— Это та же самая, князь.