Судьбы крутые повороты
Шрифт:
Замечая, как мы худеем, бабушка вздыхала. Как-то раз украдкой она разрезала свою половинку хлеба на три равных кусочка и как бы незаметно подсунула нам. Но это у нее получилось лишь один раз. Нам с Мишкой стало стыдно, когда мы, уже надкусив свои кусочки, увидели как Сережа положил хлеб бабушке в ладонь и сказал:
— Больше так не делай. Это, бабаня, грех.
С этими словами он бросил взгляд на висевшую в углу иконку. Уличенная в своем грехе, после слов Сережи она больше не подсовывала нам свои кусочки хлеба.
В июле к нам на выручку пришло озеро. Из поставленных вечером сетей отец или дядя вынимали больше ведра карасей, так что на смену капусте и соленым
Теперь-то, спустя шесть десятилетий, когда я стал отцом и дедом, мне глубоко понятно настроение и состояние душ строителей школы, в которую первого сентября пойдут их дети. Активистки женсовета школы организовали несколько бригад по озеленению площади перед фасадом школы, которая станет самым значительным зданием старинного сибирского села.
Денежные премии за «ударный» труд и почетные грамоты получили не только мой отец и дядя, но и мы, члены рабочей молодежной бригады, которые с утра до вечера почти все летние каникулы, вместе с родителями, трудились на строительстве своей школы.
За неделю до начала учебного года прораб строительства разрешил молодежной бригаде закончить свою работу и отдохнуть перед занятиями. В тот же день Сережа взял заработанные нами с Мишкой деньги и уехал в Новосибирск за покупками, откуда он вернулся через четыре дня. Как мы его с Мишкой ждали!.. Радости нашей не было края, когда он доставал покупки и гостинцы из новенького фабричного (не из фанеры сделанного отцом), с накладными блестящими застежками дерматинового чемодана. В таких чемоданах хранят свое добро только городские жители да сельские начальники, так нам тогда казалось. А когда мы с Мишкой примеряли два новеньких спортивных костюма, наша бабушка прослезилась, а дядя Вася, мой крестный, улыбаясь, засунул в грудной карманчик моего пиджака новенькую пятирублевую бумажку. И сказал при этом, бросив взгляд на словно онемевших от робости моих младших братьев Толика и Петьку:
— А это вам всем пятерым на мороженое и на конфеты.
— А Зине? — будто виновато спросил Петька.
Дядя Вася обнял свою любимую, единственную племянницу, поцеловал ее в щеку и ласково сказал:
— А с Зиной мы сами разберемся. Правда, Зина?
Зине шел пятый год. Многое она еще не понимала, но радость, которая всколыхнула все семейство, влилась и в ее душу, а когда Сережа вытащил из чемодана байковое розовое платье с пышными рукавами и ярким бантом на груди, все в оборочках и складочках, моя сестренка взвизгнула от восторга. Это был ей подарок от старшего брата, который за работу свою на стройке получил почти столько же, сколько мы с Мишкой вдвоем. Это платьице с легкой руки бабушки было названо «городским». Первый год его надевали в праздники, или когда были гости. Однако до самого износа, почти до первого класса, когда локти платья были заштопаны, его продолжали называть «городским».
Когда же Сережа со дна чемодана вытащил темно-синий шевиотовый костюм и, развернув его, прошел с ним из кухни в горенку, то все мы хлынули за ним, но он жестом остановил нас и задернул шторку над дверью.
— Подождите, пока
Когда Сережа позвал нас, первым под занавеску нырнул я. И даже несколько ошалел. Он стоял посредине комнаты в своем новом шевиотовом костюме, в новенькой белой рубашке с ярким полосатым галстуком. На ногах его были коричневые кожаные ботинки. Брат показался мне высоким, широкоплечим парнем, таким, каких рисуют на рождественских открытках.
Я не раз видел плачущих от счастья людей. Но так, как, с трудом сдерживая рыдания, заплакала мама, я и сейчас без волнения не могу вспомнить. Затряслись губы даже у дяди Васи, который по характеру своему мне казался твердокаменным. Шепча молитву, бабушка крестилась перед большой иконой. Зина визжала и, размахивая перед собой цветастым платьем, носилась из горенки в кухню и обратно.
Мне и Мишке Сережа купил брезентовые полуботинки с кожаными носками, которые в те годы для деревенской ребятни считались роскошью. Порадовали нас и байковые спортивные костюмы с застежками внизу штанин. Не зная, кому из нас вручить костюм коричневый, а кому синий, Сережа повернул голову Мишки к двери и спросил:
— Кому? Тебе или Ванцу?
Ладонь Сережи лежала на коричневом костюме.
— Мне! — громко ответил Мишка и резко повернулся к столу.
Цветом наших костюмов мы были довольны. Зная, что разница между нами в росте всего два сантиметра, Сережа купил костюмы одинакового размера.
Не обделил Сережа и бабушку. Сняв с ее седой головы застиранный и выцветший платок, достал белый ситцевый, тоже в горошек, платок, сложил его с угла на угол, набросил на голову бабушки и завязал под подбородком, отчего Зина громко рассмеялась. Видя набычившихся, молчаливых Петьку и Толика, взгляды которых метались от опустевшего чемодана к брезентовому мешку, в котором что-то лежало, Сережа поставил мешок на сундук и развязал его. Вряд ли я когда-нибудь видел столь счастливое лицо Толика, когда Сережа протянул младшему братишке новенькую футбольную покрышку, из прорези которой торчал резиновый сосок камеры. Черный всамделишный «пугач» и коробка пробок к нему, извлеченные Сережей из мешка, привели Петьку в восторг. Однажды Петька уже стрелял из «пугача», но это был «пугач» чужой, за один выстрел из которого он отдал соседскому мальчишке, Леньке-Трубичке, целый подол гороха, тайком от бабушки сорванного в огороде.
Стремительно выскочив из избы, Толик и Петька метнулись через дорогу к Леньке Гончарову, у которого безнадежно поломанный велосипед уже два года пылился на чердаке, но насос к нему его дед бережно хранил в ящике с инструментами. Через раскрытое окно я видел, как, зарядив пугач, Петька на ходу, пугая кур, пальнул из него в воздух и крикнул при этом что-то воинственное.
Мои братья, по натуре заядлые футболисты, все лето гоняли на базарной площади брезентовый мяч, набитый тряпками, ватой из старого одеяла и паклей. Однажды, пробивая одиннадцатиметровку за штрафной захват мяча, босоногий Толик даже свихнул большой палец на правой ноге, что надолго выбило его из «спортивной формы».
Когда вручение городских гостинцев закончилось, Зина забралась на колени к Сереже, поцеловала его и жалобно спросила:
— Что же ты маме-то ничего не купил, Сережа?
Усмехнувшись, Сережа достал из мешочка два куска розового «земляничного» мыла и роговой гребешок, который он тут же воткнул в пучок маминых волос, вытащив из него оставшуюся половинку сломанного. Сияние на лице мамы, как в зеркале, отразилось на лице бабушки.
Зина, словно войдя в главную роль счастливого спектакля, теперь посмотрела на старшего брата даже с некоторым укором: