Судьбы наших детей (сборник)

Брэдбери Рэй Дуглас

Начав ближний бой, земляне вынуждены были сражаться насмерть, так как при малейшей попытке снова выйти за пределы силового поля их корабль неизбежно становился беззащитной мишенью.

Мак-Юэн не сомневался, что Хокасури проникнет внутрь поля — это им не раз удавалось вопреки всем вероятностным и статистическим законам. Боевые друзья были непревзойденным тандемом, пилотами экстра-класса, асами, носителями особых качеств, которые позволили им одержать победу в восемнадцати боевых вылетах и вместе вернуться на базу. Но сегодня Мак-Юэн увидел, как корабль Хокасури, пораженный вражеским Сверхоружием, остановился, замер, потом вошел в пике, беспомощно ринулся вниз, навстречу незнакомой планете, и взорвался в верхних слоях атмосферы.

И

тут Мак-Юэн впервые вспыхнул гневом и ненавистью к своему противнику; все предыдущие сражения были для него скорее азартной и очень опасной игрой с крупными ставками. Но гнев тут же сменился внезапным страхом, чуть ли не паникой, потому что орлигианский звездолет, который при таком сближении должен был бы стать беспомощной жертвой, неожиданно открыл ответный огонь. Мало того, противник применил архаичное оружие того же типа, что и земляне, — какие-то крупнокалиберные пулеметы. В результате земной корабль получил почти столь же тяжелые повреждения, как и звездолет орлигиан.

Мак-Юэн видел, как вражеский звездолет вновь быстро заполняет передний видеоэкран. Носовые ракетные установки были стационарными, для наводки и пуска нужно было прицелиться всем кораблем, и сделать это мог только канонир, поскольку приборы управления огнем на контрольной панели Мак-Юэна не действовали.

Прием Хокасури заключался в том, чтобы пробить орудийным огнем корпус вражеского звездолета и всадить в образовавшуюся пробоину прибереженные до поры до времени ракеты. Здесь требовалась снайперская точность. Что ж, возможно, Ревиора окажется на высоте.

Четыре мучительные секунды Ревиора вел корабль прямо в лоб вражескому звездолету под непрерывным огнем двух бортовых артустановок орлигиан. Внезапно корабль дрогнул — ракеты молнией рванулись вперед и безошибочно вошли в длинную темную трещину, пробитую в корпусе вражеского корабля во время предыдущей атаки. Все остальное случилось буквально в один миг. Металлические обломки фонтаном выплеснулись наружу, щербатая рваная щель в корпусе орлигианского звездолета удлинилась, раздалась в стороны и превратилась в страшную зияющую брешь. В ту же секунду Ревиора пронзительно закричал и сразу как-то неестественно оборвал крик. Наверно, пробит скафандр, воздух вышел и микрофон отказал, мелькнуло в голове Мак-Юэна, и он бросился к пульту управления.

Ревиора был мертв, а корабль по-прежнему мчался навстречу вражескому звездолету, словно собираясь таранить его.

Мак-Юэн отчаянно давил на кнопки включения боковых дюз и на рычаг форсажа главной двигательной установки, чтобы отвернуть корабль в сторону и успеть на скорости проскочить мимо вражеского звездолета. Корабль медленно начал разворот, но и только-то. Кабели, ведущие к главной двигательной установке, были, видимо, перебиты, датчики на контрольной панели погасли — корабль погибал. Повернувшись боком, он по-прежнему стремительно сближался со звездолетом орлигиан. В попытке погасить скорость Мак-Юэн задействовал все дюзы на обращенном к противнику борту. Никакого толку: слишком поздно, да и слабо. Серия частых толчков встряхнула и вновь развернула корабль. Он наскочил на выброшенные взрывом ракет обломки. Затем страшный удар, оглушительный грохот, скрежет рвущегося металла — земной корабль врезался прямо в дыру, пробитую в корпусе вражеского звездолета.

Удар вырвал Мак-Юэна из кресла и швырнул на пол. Головой он ударился обо что-то твердое…

Когда к нему вновь вернулось сознание, он тотчас подумал о скафандре. В бою капитаны не надевают скафандров: слишком они громоздки и сковывают подвижность, а эластичная ткань чересчур тонка, чтобы служить защитой. К тому же кабина управления запрятана в относительно безопасной сердцевине корабля. Но подвижность и свобода действий ему уже не нужны: контрольный пульт полностью вышел из строя. Лишь два видеоэкрана каким-то чудом продолжали работать.

Атмосферное давление осталось прежним — уши не болели, дышалось легко, но такого удара швы наверняка не выдержали, даже тут, в наиболее защищенном отсеке корабля. Мак-Юэн потянулся было к шкафчику, где хранился скафандр, но, бросив взгляд на видеоэкран, понял, что происходит.

На одном из экранов виднелись внутренние помещения орлигианского звездолета: боковые дюзы его корабля, прежде чем выйти из строя, по существу, приварили один звездолет к другому, некоторые переборки все еще были раскалены докрасна. На втором — кормовом — экране в нескольких сотнях миль под ними виднелась поверхность планеты.

В этот миг Мак-Юэн уловил какое-то шипение. Звук нарастал и скоро перешел в высокий протяжный свист: звездолет орлигиан, тяжело поврежденный, почти разрушенный, с застрявшим в борту разбитым земным кораблем, пытался осуществить посадку и уже вошел в верхние слои атмосферы. Мак-Юэн, мгновенно забыв о скафандре, кинулся к специальному креслу, используемому при взлете и посадке. Он барахтался, плавая в воздухе над креслом, когда его вдруг бросило лицом на сиденье, и едва успел пристегнуть себя одним ремнем, как нарастающее отрицательное ускорение втиснуло, вдавило его в кресло. Звездолет, должно быть, близок к гибели, если решил сесть в нынешнем своем состоянии, успел подумать он. При таких повреждениях аэродинамические характеристики орлигианского звездолета наверняка ужасны. Затем мысли покинули Мак-Юэна — он напряг каждый нерв, каждый мускул, чтобы выжить, чтобы не дать прогнувшейся грудной клетке раздавить мучительно трепещущее сердце, расплющить готовые лопнуть легкие.

Наконец спустя несколько бесконечных минут чудовищная перегрузка ослабла и выровнялась до одного-двух «g», что он переносил без особого труда. Очевидно, пилот-орлигианин сумел погасить скорость еще в самых верхних, разреженных слоях атмосферы, чтобы не допустить опасного перегрева звездолета при прохождении сквозь более плотные слои воздуха, и последние несколько миль опускал корабль медленно и плавно. Но не слишком медленно, иначе бушующий в стратосфере ураган опрокинул бы звездолет. Этот орлигианин — мастер своего дела, первоклассный пилот, подумал Мак-Юэн, пускай сядет благополучно, он вполне этого заслуживает. А еще Мак-Юэн подумал, что с радостью угостил бы пилота стаканчиком виски, если бы подвернулась возможность и если орлигиане не прочь выпить.

Кабина управления тряслась и дергалась так, что просто жуть брала: казалось, какой-то злобный великан раскачивал и подбрасывал ее в такт диким завываниям ветра, реву двигателей, грохоту и скрежету металлических секций. Сила торможения и сопротивление воздуха стремились растерзать в клочья оба звездолета. Удивительно, что остатки земного корабля до сих пор не оторвало.

Внезапно сила тяжести опять яростно вдавила Мак-Юэна в кресло, затем — еще один оглушительный, потрясший его до мозга костей удар, ржавый, пронзительный скрежет лопающегося, рвущегося металла. Сели — но не совсем. Звездолет опять качнуло. Гнусаво заскрипел, застонал металл. Мак-Юэн метнул взгляд на видеоэкран — каменистая, пустынная поверхность планеты плыла навстречу. Одна из посадочных опор, должно быть, подломилась, их опрокидывало…

Пронзительный шум, как бурав, сверлил его мозг, корабль распадался на куски. Сквозь пробоины перед Мак-Юэном точно в калейдоскопе мелькали кусочки синего неба. Ослепительная вспышка, громовой взрыв — на мгновение Мак-Юэну вспомнилась поврежденная пусковая установка с застрявшей в ней взведенной ракетой, — затем свистящий зазубренный осколок металла погасил его сознание.

Очнувшись, Мак-Юэн не почувствовал особой боли. Только словно бы весь онемел и страшно замерз. Это от шока, решил он. Но что-то теплое, липкое растекалось поверх холода, в котором затаилась тупая, приглушенная шоком боль. Он скосил глаза вниз и мгновенно понял, что умирает.