Судебные речи
Шрифт:
Если мы обратимся к преступлениям народных судей — Тевелева и Пахомова, то увидим, что нити от этих преступлений, от этих судей идут к Сенину. Почему нужно посылать именно к Тевелеву или Пахомову, во 2 или 3 отделение? Почему? Потому что, как это показывает целый ряд лиц, Сенин уже договорился с ними. Когда ошибочно дело попадает не туда, куда нужно, не к предупрежденному Пахомову или Тевелеву, и есть опасение, что может получиться недоразумение, кто улаживает это дело? Сенин. Он говорит: «Ничего, я улажу». И улаживает. Разве это не первая скрипка? Разве это не организатор и собиратель этого грязного «коллектива»? Разве эта характеристика не верна? Конечно, она верна, и в этом смысле роль Сенина приобретает большое и своеобразное значение. В течение всего предварительного следствия, которое длилось долго, Сенин упорно борется против истины. Я не хочу ему ставить это в укор: он борется за свою жизнь. А его жизнь и истина разошлись и идут по разным дорогам, — им по одной дороге не итти. Сенин борется упорно. Вы помните здесь на суде его первое
В эпизоде с Антимония — Фридлендер Сенин, как вы помните, действует через Александровского. Он достаточно, следовательно, осторожен для того, чтобы не действовать непосредственно. И деньги он получает через этого Александровского. Это сочетание разных качеств — упорства, настойчивости, осторожности, дерзости — делает из него действительно опасного для государства человека, опасного преступника, и жизнь этого человека, если вы придете к убеждению в его виновности, как это доказывается обвинительным материалом, — жизнь этого человека, во имя блага государства, должна быть прекращена.
О том, что он сделал по делу Антимония, рассказывал здесь Александровский, тот самый Александровский, которого, кстати сказать, Сенин считает очень порядочным человеком, прямо так и говоря в одном показании: «Александровский на меня произвел впечатление очень порядочного человека. Я был очарован его любезностью по отношению ко мне». Этот очаровательный человек Александровский, этот порядочный человек, — а кстати, Маркитант и Фридлендер тоже считали его очень порядочным человеком, — этот человек является передаточным ремнем, который приводил в движение всю машину засевших в Ленинградском суде взяточников. Этот «очень порядочный человек» говорит, что Сенин постоянно звонил к нему на квартиру, требуя денег; Сенин неоднократно говорил по телефону, что если требование не будет исполнено, то будет плохо, — он примет «соответствующие меры». И Александровский уступает. И катится вниз, по наклонной плоскости, стремительно катится вслед за Сениным!..
Роль Сенина в этом эпизоде вполне определенна: он вымогает, он угощается за счет клиентов Александровского. Он договаривается о ликвидации дела Антимония, он знакомит Михайлова с Александровским и получает пять тысяч рублей от Александровского. Он расплачивается с Кузьминым и Михайловым. Он организует ликвидацию этих дел в суде, заботится о том, чтобы народный судья, который был склонен им к соучастию в этом преступлении, закончил дело так, как это было интересно преступникам. С бывшим судьей Тевелевым он уговаривается о технике этого дела. Антимония два месяца раздумывал, прежде чем пойти на совершенное им преступление, и мы вправе сказать: если ты честный человек, то ты мог, особенно после такого долгого срока раздумья, этого преступления не совершать, а если ты его совершил, то ты бесчестный человек. Эти два месяца — первый сильный удар против Антимония. Он дает 15 тысяч, дает Шаховнину через Александровского, через Сенина. Он держит по вопросу о даче взятки семейный совет, — он об этом сам здесь рассказал, — обсуждает вопрос о том, как реагировать на требование взятки. Он обдумывает, как быть, и решает действовать. Нужно обратиться… К кому обратиться?
Ведь он живет в рабоче-крестьянском государстве, в государстве, где есть закон, где есть защита этого закона. Было бы естественно, если бы на этом совете он решил обратиться за защитой к закону. Что ж он сделал на самом деле? Он обращается к какому-то Александровскому, который ему известен как привлекавшийся по ст. 114, как сидевший за это дело в тюрьме, — как к человеку, который может помочь выкрутиться из этого дела, к приятелю Сенина, Александровскому. Разве этого недостаточно, чтобы сказать, что Антимония совершил преступление и должен отвечать за него? Антимония долго думал, он советовался, он семь раз отмерил, пока отрезал, но он резал по живому телу советской юстиции и Советского государства. Этого ему простить мы не имеем никакого права.
Больше того, он и Фридлендера рекомендовал Александровскому. Фридлендер попал в эту историю в значительной степени благодаря Антимония; об этом говорит он сам, говорят свидетели, говорят документы. На новом «семейном» совете Фридлендер и Антимония вырабатывают определенные условия с Александровским, договариваясь, где, когда и при каких условиях они будут платить. Александровский говорит: «У меня на квартире были Фридлендер и Антимония, и мы выработали следующие условия, что ни я, ни Фридлендер вперед не уплачиваем до полной ликвидации нашего дела, а потом будет рассрочка платежа». Превращают государство в какую-то зингеровскую швейную компанию, покупают совесть государственных работников не случайно, но систематически, обдуманно, по соглашению, даже в рассрочку! Много думали, совещались, договаривались, отвешивали, отмеривали, а потом резали. Фридлендер — инженер путей сообщения, Человек, который здесь держится так, как будто хочет сказать, что эта грязь к нему не пристала. Он в белом, но он такой же черный, как и все. В наше время, когда техники ценятся на вес золота, чем занимается этот инженер? Он занимается с Александровским и Антимония разработкой плана, как покупать оптом и в розницу советского чиновника. Так вас учили в вашем аристократическом высшем учебном заведении? Так привыкли поступать вы, «сливки общества», белоподкладочники? У вас один закон — «куплю». Вы и на людей смотрите с точки зрения этого закона. Вы говорите: «Все куплю, — сказало злато». Мы ответим: «Не позволим. Разгромим!!!» Фридлендер здесь сознался, что он дал взятку, он рассчитывает на снисхождение. А мог ли он не сознаться? Смел ли он не сознаться? Пример — Сенин: не сознавался, закатил истерику, а чем кончил? Сознание Фридлендера не искренне. Он торгует своим сознанием здесь так же, как торговал судейской совестью в темных кабинетах Сениных и Пахомовых. Два слова об Александровском. Это развратитель. Антимония рассказывает, что когда он пришел к Александровскому и рассказал о своем деле, то тот расхохотался. Чему он смеется? Так, пустое дело. Может быть, он смеется потому, что Антимония был не виноват? Нет, он виноват. Но разве Александровскому трудно при помощи Шаховниных прекратить любое дело? Нисколько. И он хохочет. Он надрывается от смеха, издеваясь над нашим правосудием… Он хохочет, но, может быть, перестанет хохотать благодаря вашему приговору, товарищи судьи? Он рецидивист. В 20-м году он был приговорен к тюремному заключению за взятку, и здесь он вновь предстает перед вами как один из соучастников дачи взятки. В самом деле, после того, как Сенин был сбит со всех позиций, он все-таки нашел в себе мужество сказать несколько слов правды, хотя и не имеющих особенного значения для его судьбы. Сенин клянется, что получил от Александровского только четыре тысячи. Почему ему не поверить? Разве это может что-либо изменить в ожидающей его судьбе? Нет. Но возникает вопрос: а остальные 15 тысяч где? У Александровского в кармане.
Корыстный, грязный, развратный человек, соучастник этого преступления, изобличенный собственными показаниями и показаниями других, Александровский должен понести наказание в полном объеме.
Во втором Эпизоде, по делу Маркитанта, Боришанского и Левензона проходит тот же квартет — Сенин, Шаховнин, Кузьмин и Михайлов. Здесь, как и в каждом подобном эпизоде, три группы: дающие взятки, получающие взятки и посредники, причем в роли посредника выступает человек, от которого мы могли бы ждать больше порядочности, — бывший член коллегии защитников Бродянский.
Бродянский упорно отрицает свою вину, но он полностью уличен. Нужно обратить внимание прежде всего на то, что Бродянский уличается показаниями Шаховнина. Если он хочет защищаться как юрист, — а как адвокат он этой науке обучен, — то пусть он обратит внимание на показания Шаховнина, Маркитанта, на показания Кузьмина и Боришанского и на свои собственные показания и, наконец, на свою книгу члена коллегии защитников. Все эти данные одинаково сильно, а некоторые исключительно сильно изобличают его в том, в чем он сам упорно не сознается. Обратимся раньше всего к Шаховнину. На очной ставке 25 ноября 1923 года Шаховнин твердо говорит, что он весной 1923 года получил от Бродянского шесть тысяч рублей за прекращение дела Маркитанта, Боришанского и Левензона. Никаких не может быть разговоров, что здесь — неясность, что-то недоговорено, что он, может быть, хотя и получил, но в долг для каких-нибудь специальных целей, в качестве залога. Нет, тут говорится совершенно ясно — «за прекращение дела». Кто дал? Бродянский.
Кто такой Бродянский? Член коллегии защитников. Вот как подобные люди позорят ту коллегию, которая призвана помогать нашему пролетарскому суду. Я не сомневаюсь, что ваш приговор вызовет всеобщее удовлетворение среди наших советских защитников. Бродянский отрицает факты. Бродянский признается, что давал деньги Шаховнину, но добавляет: «Четыре тысячи дал, но в долг». Тогда встает Шаховнин и говорит, что о долге не было и речи. Шаховнин признает получение от Бродянского взятки за прекращение дела в размере шести тысяч рублей. А Бродянский признает дачу ему не шести, а четырех тысяч, и не в виде взятки, а в долг. Но можно давать взятки и одалживая те или иные суммы денег. При обстоятельствах, установленных по этому делу, дать в долг — это все равно, что дать взятку, это та же взятка.
Наша ст. 114, при всем несовершенстве нашего кодекса, формулирована так, что дает право утверждать, что взяткой является всякое, в каком бы то ни было виде, предоставление выгод за выполнение или невыполнение тех или иных действий в интересах дающего. Если даже стать на точку зрения Бродянского, что он дал эти деньги в долг, но в связи с судебным делом, — а этого он и сам не отрицает, — то и тогда нужно признать, что это взятка. Но тут не может быть и речи о долге, потому что Шаховнин совершенно ясно говорит, что он получил деньги за прекращение дела и что о долге разговора не было. Может быть, Шаховнин оговаривает Бродянского? И здесь нет никаких сомнений. Имеются еще другие доказательства, например, показания Маркитанта. Мы знаем, что Маркитант на предварительном следствии показал, что он условился с Бродянским уплатить ему за защиту 3 1/ 2тысячи, причем последнюю сумму дал по окончании дела. Бродянский просил эти деньги раньше, но Маркитант ответил, что когда он кончит дело, тогда он ему уплатит.