Судебные речи

Вышинский Андрей Януарьевич

Вот Сенин взял с Левензон, Блюмы Израилевны. Сенин признался. А вот Левензон Петр не признался. И возникает вопрос: виновен он или невиновен? Вспомним, как он защищался, доказывая свою невинность таким образом: «Взятка была дана тогда, когда я сидел в тюрьме». Вот что он говорил. Верно. Как же он мог дать взятку, когда сидел в тюрьме? Но, во-первых, установлено, что в 20-х числах мая, по его собственному показанию, по документам дела, он, будучи препровождаем в народный суд, вместе с конвоиром зашел к себе на квартиру.

Правда, когда он был в этом уличен на суде, он сказал, что он на квартире никого не застал или, вернее, что он на квартире жену не застал, а застал только маленькую девочку и, следовательно, говорить о деле никак не мог. Но Левензон затем признался, что, уходя, он встретил свою жену, с которой успел перекинуться

несколькими словами. Но для того, чтобы сговориться, что надо заплатить, достаточно нескольких слов, нескольких секунд; ведь каждому известно, что и тюремные нравы и тюремная почта дают широкие возможности сговора. В этом отношении очень характерен эпизод с Боннель, получившей в тюрьму капот. В капоте был карман, в карман вшивается письмо. Письмо получается и идет обратно такой же почтой в другом капоте, который изображает почтовый баул, и переписка осуществляется самым энергичным образом. Очевидно, у Левензона тоже был «капот», был там карман, в который было вшито письмо. При этих условиях подготовка могла итти путем переписки. Он приходит домой в 20-х числах мая и здесь на секунду встречается со своей женой. И странная вещь — 29 мая он освобождается, а 1 июня Левензон появляется на квартире у Сенина и вручает ему 5000 рублей. Вот фактическое положение вещей. Но встаньте на житейскую почву, прислушайтесь к голосу жизни и спросите, как тут обстояло дело? Так ли, как рассказывал Левензон, что все сделала жена, а он ничего не знает? Этого не может быть. Как бы он ни уверял, что у нее собственные деньги, — это неправда. Не может быть, чтобы он не знал, не может быть, чтобы жена ему не говорила. Он говорит очень красноречиво, но очень неубедительно. А главное, его объяснения совершенно расходятся с правдой: 29 мая он был на свободе, а 1 июня его жена передала деньги Сенину. В таком случае, все данные говорят за то, что он в этом принимал непосредственное и активное участие в своих собственных личных целях. Вот почему я думаю, что версия Левензона несостоятельна, против нее говорит правда жизни, и жизнь в вашем приговоре должна будет сказать о нем свою правду.

Посмотрите, как это дело Левензона быстро и скоропалительно проходит. Оно поступает 26-го числа в губернскую прокуратуру, 29-го поступает в следственный отдел, а 30 мая Левензон на свободе. Произведен допрос Левензона? Нет. Есть какие-нибудь следственные действия, произведенные следователем? Нет. Что же случилось? Дана взятка в 5000 руб., и Левензон на свободе. Если Шаховнин, выпуская Левензона, не произвел никаких следственных действий, то это не значит, что он вообще никаких действий не произвел. Все же он некоторые действия произвел, и эти действия заключались в том, что он получил от Сенина 2000 руб. и незаконно освободил арестанта из-под стражи. Об этом он говорит сам в своих показаниях на листе 195 тома V.

Здесь же, в связи с этим делом, приобретает интерес роль, а вследствие этого и сама личность Цыбульского, которого здесь именовали «камерным прокурором», как он и сам себя называл, хотя формально он занимал будто бы должность только секретаря. Темна вода во облацех. Но во всяком случае факт тот, что этот самый Цыбульский проявил чрезвычайный интерес к делу Левензона. У нас есть показания Кузьмина о том, что, придя в следственный отдел, Цыбульский попросил дать ему дела, которые находятся в производстве. Осмотрев их, он остановил свое внимание на деле Левензона, сказав, что это дело нужно рассмотреть в порядке циркуляра № 6 Наркомюста. Мы имеем далее другие показания, которые говорят о том, что этот Цыбульский поддерживал очень близкую связь в это самое время с Сениным, настолько близкую, что, если мне не изменяет память, 26 мая, гуляя около «Паризианы» с Сениным, он его предупреждал, что в ГПУ против него имеются какие-то подозрения, и рекомендовал ему быть осторожнее. Мы помним также объяснения самого Цыбульского, показавшего, что он имел поручение от прокурора понаблюдать за делом Левензона. Если это так, то, в таком случае, как объяснить то, что он предупреждает Сенина? Это можно объяснить только тем, что Цыбульский двурушничает.

В самом деле, мы не можем забыть того разговора, о котором говорил сам Цыбульский: еще в 1922 году Сенин предлагал ему устроить одну «комбинацию» за взятку, затем 29 мая 1923 года Сенин вновь ему предлагал это, но получил будто бы от него ответ: «Оставьте меня с вашими деньгами».

Спрашивается: как же вы, Цыбульский, после того, как этот человек дважды предлагал вам взятку, не изменили своих отношений с Сениным, а продолжали с ним дружить? Когда 29 мая Сенин предлагает Цибульскому новую «комбинацию» этот «честный советский работник» не возмутился, не донес на него. Нет! Он этого не сделал. Позвольте, мне могут сказать: вы забываете, что именно 29 мая Цыбульский заявил по начальству, что собирается разыграться взяточническая эпопея, что есть его заявление, где он указывает, что Сенин его склонял на это преступление. Грубое заблуждение! Это он сделал не 29 мая, а 31 мая. Документу с резолюцией губернского прокурора с датой 31 мая я больше верю, чем устному показанию. А что произошло 30 мая? Что произошло 31 мая? Что случилось накануне 1 июня, когда были арестованы следователи?

А случилось то, что об аресте уже узнали окружающие, об аресте стали говорить, преступление было раскрыто. Вот при каких условиях появляется заявление этого «честного советского работника», якобы «возмущенного» взяточничеством Сенина и других. Цыбульский пускается на хитрость, подавая заявление о том, что и без него уже стало известно. Он думает нас обмануть, провести, надуть, разыграв «честного» гражданина. Это ему не удалось. Он разоблачен. Я считаю роль Цыбульского достаточно выясненной во всем этом эпизоде и я поддерживаю в полной мере обвинение против Цыбульского по первоначальным выводам обвинительного заключения.

В дополнение к сказанному я должен обратить ваше внимание еще на два обстоятельства. Сенин нам рассказывает о том, как ведет себя Цыбульский. И раньше Сенин намекал на это в течение судебного следствия, и Цыбульский от этого не отказывался. Он и не может этого опровергнуть. Здесь речь идет о посещениях ими друг друга на квартире, с одной стороны, и об освобождении многих нэпманов на основании циркуляра № 6, о кутежах Цыбульского в ресторанах, о частых посещениях им Владимирского клуба в связи с делом Владимирского клуба, — с другой. Не нужно забывать и того, что Цыбульский поддерживал компанию с Копичко. Приятная компания! Ведь именно у Копичко Сенин застает нечаянно Цыбульского. Оказалось, что у жены Сенина в подворотне дома Копичко оторвалась нечаянно пуговица, и здесь он нечаянно натолкнулся на Цыбульского. Странное стечение обстоятельств! Наконец, мы имеем показания Кузьмина. Цыбульский прибежал во вторник утром к Кузьмину и просил его, а потом и Шаховнина об освобождении лаборантов, и Кузьмин припомнил фамилию Левензона. Вот как работал Цыбульский. Не может быть сомнений, что Цыбульский в этом деле был заинтересован, но в последнюю минуту испугался и 31 мая подал свое заявление.

На вопрос, почему он не подал этого заявления раньше, он сказал, что 27 мая был праздник, 28 он был болен, а 29 подал; заявление же помечено 31 мая. Но уступим ему. Пусть он подал 29 мая. Но почему он не подал ни 26-го, ни 27-го, ни 28-го, днем, ночью, по телефону? Ведь он накрывает преступника и откладывает это на целые два дня. Он говорит, что были два дня праздника. Что же? Может быть, из-за праздников не было ни одного прокурора в Ленинграде? Может быть, он не мог никого найти? Это невероятно и должно быть отброшено.

Вот обстоятельства дела, касающиеся Цыбульского. Я считаю, что он является соучастником преступления, предусмотренного ст. 114, что он совершил это преступление при особо отягчающих обстоятельствах, что он заслуживает особого наказания. Это человек грамотный, бывший обер-офицер Петропавловской крепости, которому поручали в особо торжественные, дни палить из царских пушек. Это человек, который является достаточно умным и сильным, и то, что можно простить Прокурову или Пахомову, если бы вы пожелали говорить об этом, того ему во всяком случае простить нельзя.

Я хочу сказать несколько слов в этой связи о Шаховнине, Кузьмине и Бродянском. Шаховнин от Бродянского получил взятку и предупредил последнего, что он забыл ему сказать, что в их «деле» заинтересованы также Михайлов и Кузьмин. Бродянский на это сказал: «Ясно, даром ничего не делается». Шаховнин получил и передал Михайлову две тысячи в ресторане, сказав, что эти деньги получены им от Бродянского за дело Боришанского, Левензона и Маркитанта. На следующий день он передал деньги Кузьмину, предупредив, что это — за прекращение дела Боришанского, Маркитанта и Левензона. Он себе взял две тысячи рублей. Таким образом, показаниями Шаховнина, Кузьмина и Михайлова устанавливается, что один, и другой, и третий получили по две тысячи рублей.