Судья королевского отбора – 2
Шрифт:
– Раз договориться о совместном опекунстве не представляется возможным, – мой голос разносится под куполом.
Видно, как звуки поглощаются его переливающимися стенами.
– То предлагаю женщинам показать свою любовь к малышу.
Моё предложение вызывает недоумение на лицах присутствующих. Великий князь хмурится и грозно смотрит на меня. Но я не ничего больше не объясняю. Это должны решить сами женщины.
– Итак, продемонстрируйте свою любовь.
Айолика и Стана переглядываются. И только первая, мешкая, поднимается со своего места, как вторая
– Да мой же ты лапусик, – вдова приподнимает плачущего ребёнка на руках, звонко чмокает того в щёку и продолжает: – Мальчик мой. Сыночек.
Как только не называет госпожа Звекоч малыша! На все лады склоняет его имя, расцеловывает во все щёки, лоб и подбородок. Каждый пальчик на маленькой ладошке перещупывает. И все свои действия сопровождает ласковыми словами.
По залу проходит волна восхищения и умиления. Мне с трудом удаётся сдержать маску невозмутимости на лице.
Когда всё же Стана Звекоч оставляет в покое ребёнка, уже не орущего, а тихо подвывающего с характерными хрипами после долгого плача, я вздыхаю с облегчением и жестом прошу Айолику подойти к ребёнку, чтобы показать, как она любит ребёнка.
Госпожа Капуш медлит. Её взгляд бегает, ни на чём не останавливаясь. Особенно она старается не смотреть на малыша. Наконец, Айолика осмеливается взглянуть на ребёнка. Она тяжело вздыхает, облизывает губы и обращается ко мне:
– Ваше судейшество, можно принести таз с тёплой водой и полотенце?
Ещё не зная, смогут ли ей это всё предоставить, я киваю и поворачиваюсь к секретарю.
– Сейчас всё принесём, – выпаливает он и убегает из зала.
Пока его не было, госпожа Капуш осторожно берёт ребёнка, кладёт его на лавку, где сидела, и разворачивает пелёнки, которые были уже испачканы. Она аккуратно вытирает чистым краем перемазанную попу малыша. К этому времени секретарь уже принёс таз с водой и полотенце, которое Айолика перекидывает через своё плечо.
Женщина опускается на колени, потому что таз стоит на полу, и подмывает сына. Она покусывает губы и что-то тихо напевает. Когда госпожа Капуш оборачивает ребёнка в полотенце, тот уже перестал плакать. Он успокаивается и прислушивается к её словам, которые она мурлычет.
Со стороны кажется, что Айолика улыбается. Присмотревшись, замечаю, что она натянула губы в улыбке, а по её щекам бегут ручьём слёзы. Не обращая внимания ни на кого, женщина расстёгивает пуговицы на груди платья и прислоняет малыша. Тот ловко хватает ртом сосок и жадно чмокает.
По залу проходит гул нестройных голосов, возмущающихся поведением госпожи Капуш.
Плечи женщины трясутся. Она целует в макушку своего ребёнка, не сводя с него затуманенного слезами взора.
Я с трудом проглатываю ком, образовавшийся в горле, и сдерживаю подступающие рыдания. Резко встаю. Все взгляды устремляются на меня.
Айолика, поняв, что сейчас всё заканчивается, нехотя отбирает грудь у сына. Он недовольно гулит. К ней подходит няня, смотревшая за ребёнком во время процесса, и наклоняется, чтобы взять малыша.
– Не смейте забирать у матери ребёнка, – слова звучат твёрже и громче, чем я хотела сказать.
Няня даже подпрыгивает от звуков моего голоса. Айолика сразу же прижимает к себе сына. Её глаза широко раскрыты. Она кидает быстрый взгляд на соперницу, покрывающуюся красными пятнами, и снова смотрит на меня.
Госпожа Звекоч срывается со своего места, но её удерживает адвокат. Однако он не успевает закрыть ей рот:
– Она же…
Толпа ахает.
– Вы продажная судья! – выкрикивает вдова. – Я мать, а не она!
Справа от меня раздается щелчок пальцев – это князь применил магию, и госпожа Звекоч продолжает кричать дальше, но уже беззвучно.
Моё хмыканье привлекает повторно внимание к моей персоне, всё ещё стоящей. Кивком благодарю его высокопревосходительство. Обвожу взглядом зал суда.
– Любовь – это не слова, – ком пропал из горла. Слова даются легче. – Любовь – это поступки. И только одна из женщина поступила так, как нужно было именно ребёнку. Так поступает настоящая мать.
Смотрю, что в глазах многих слушателей появляется некое озарение. Такой блеск я видела обычно в глазах своих учеников, когда они доходили своим умом до правильного ответа.
– Нет ни одного человека, который бы не ошибался, – продолжаю, – но есть люди, которые не стремятся исправиться. Госпожа Айолика Капуш не является образцом добродетели, но имела смелость открыто это признать. Не имея честного имени, но имея любовь в своём сердце к сыну, она рискнула заявить права на ребёнка. Это достойно уважения. Таков мой вердикт, – и ударяю молотком по подставке.
Однако ропот недовольных не утихает.
– Прошу вас, ваше высокопревосходительство, собрать группу из компетентных людей, которые могли бы некоторое время проверять госпожу Капуш на предмет правильного исполнения опекунских обязанностей и контролировать финансовые расходы, чтобы не оставить ребёнка без средств к существованию.
Сперва фельтмаршалок смотрит на меня удивлённо, прищуривается, кивает и добавляет:
– Отчёты этой группы будут предоставляться мне лично.
Теперь гул сменяется одобрением.
Кидаю быстрый взгляд на великого князя. Неужели его персона столь влиятельна, раз его слова моментально поменяли отношение толпы?
– Моя клиентка считает приговор несправедливым, – адвокат, науськанный вдовой, повергает зал в тишину. – Она намерена обжаловать данное решение и подать прошение в королевскую канцелярию.
– Ваше высокопревосходительство! – врывается в зал заседания суда военный.
Он поправляет фуражку. После, чеканя шаг, подходит к князю и отдаёт честь. Фельтмаршалок кивает, давая разрешение продолжить.
– Вот бумаги, которые вы запросили, – подчинённый передаёт толстую папку. – Дориш Звекоч, боевой маг, ушёл со службы после тяжёлого ранения и занялся поместьем, которое досталось ему от дальнего родственника. По уже собранным уликам понятно, что Дориш никак не мог отправиться на встречу с Единосущим в таком возрасте. Это убийство.