Суер-Выер и много чего ещё

Коваль Юрий Иосифович

Глава LXXVIII

Остров особых веселий

Остров, к которому мы подошли поздним июльским вечером, показался нам уже открытым.

– Какой-то у него слишком уже открытый вид, – раздумывал Кацман, – сильно на Валерьян Борисычей смахивает. К тому же и долгота, и широта совпадают, а вот воркута…

– Что воркута? – недовольно спросил капитан.

– Воркута не та, – сказал лоцман. – Это

другой остров. Ну что, кэп, будем открывать?

– Не тянет, – честно сказал Суер-Выер. – Жаль, что по воркуте не совпадает. После острова нищих я новых островов побаиваюсь, во всяком случае острова особых веселий не жду.

– Видна какая-то сараюха вроде бунгало, – сказал Пахомыч, разглядывая остров в дальнобитное пенсне, – заборчик, садик, лупинусы. А вдруг, сэр, там за заборчиком особые веселия? А? Я знал в Тарасовке один заборчик. Похож!

– Участок в шесть соток, – сказал капитан. – Знакомая картина… ну ладно, давайте открывать.

Мы сошли на берег, открыли остров и прямиком направились к лупинусам и сараюхе-бунгало. Постучались – внутри молчок. Заглянули в дверь – ёлки-палки! Веселия!

Повсюду на шкафах и столиках стояли разные веселия:

виски,

пиво-помидоры,

индейка в банке,

водка,

спелые дыни и ахмадули,

фисташковые фишки,

маринованные полубакенбарды,

вилы рубленые,

фаршированные бахтияры,

соль,

куль,

фисгармонь.

У стенок имелись две по-матросски заправленные опрятные койки. У каждой – тумбочка, на ней графинчик, бритвенный прибор в гранёном стакане.

Над подушками – фотографии родителей и девушек с надписью «Привет с курорта». Висели и фотографии самих койковладельцев: на одной – бравый лётчик и надпись «Над родными просторами», на другой вытянулся во фрунт гвардеец, вокруг которого вилась надпись «Отличник боевой и политической подготовки».

– Веселия! – воскликнул лоцман. – Но где же хозяева?

– Видно, вышедши, – молвил Пахомыч. – Можно бы выпить пару пива за их счёт, да фрукты на фото унылые, такие могут и по шее накостылять.

Мы вышли из сараюхи, побродили по лупинусам и уже отправились к шлюпке, как вдруг услышали позади:

– Эй, мужики, вы кого ищете?

Из бунгало выглянул низенький плотный господин с очень и очень грязным лицом. За ним виднелся и второй – мордастый, с харею никак не чище первой.

– Мы ничего не ищем! – крикнул в ответ лоцман. – Мы просто открываем новые острова. Хотели было ваш остров открыть, да хозяев не нашли.

– А мы-то думали, что вы каких-то особых веселиев ищете.

– Да нет, мы веселий не ищем, мы только острова открываем.

– А то, если вы веселиев, так мы можем устроить.

– Да не надо нам никаких веселий, мы просто острова открываем, хотели

было ваш остров открыть, да хозяев не нашли.

– А нас дома не было.

– Мы стучались, а в доме пусто.

– Э-ке-ке! – засмеялись грязномордые. – Конечно, пусто. Мы ведь только что из подпола выползли. Заходите рюмку осушить.

Глава LXXIX

Осушение рюмки

Рюмку осушить нам всегда хотелось, но с этими господами не тянуло.

– На язву, что ль, сослаться? – шепнул лоцман.

– Вы там на язву-то особо не ссылайтесь, – крикнули гряземордые. – Идите знакомиться и рюмку осушать. А не пойдёте – устроим особыя веселия!

– Нас, в конце концов, четверо, – шепнул лоцман, – а их двое. Справимся в случае чего.

– Вы ошибаетесь, – сказал Суер. – Всё по-другому. Их двое, а нас – ни одного. Но рюмку осушать придётся. Как бы только вместе с рюмкой не осушить и чего другого.

– Чего же, сэр?

– Осушается, в принципе, всё, – сказал капитан. – И особенно – души.

Мы вернулись к сараюхе, стали знакомиться.

– Жипцов, – представился один.

Другой:

– Дыбов.

– Жебцов или Жопцов? – спросил вдруг лоцман.

– Жип… Понял меня? Жип.

– Понял, понял, – струсил Кацман.

– Ну… надо… рюмку осушать, – туго проворотил Дыбов. – Сейчас мы морды вымоем, а вы пока разливайте.

Я взялся за разлив водочки по рюмкам – для меня это привычное и приятное дело – и благородно разлил по семьдесят пять, не промахнувшись, надеюсь, ни на миллиграмм.

– Розлито профессионально, – одобрил Жипцов. – По булькам льёт. Ты не с Таганки?

– Эх, Жипцов, Жипцов, – ответил я. – Рюмочную в Гончарах помнишь?

– Э-ке-ке! – засмеялся Жипцов. – Слышь, Дыбов, это свои, да к тому же ещё живые. Давай селёдочки с картошкой отварной.

Дыбов начистил картошки, разделали пяток селёдок с молоками, лук, постное масло, выпили. Я тут же налил по сто.

– Ну – таганская школа! – восхищённо сказал Жипцов. – Всё правильно, по норме.

И я тут же налил снова по семьдесят пять.

– Всё, керя, – сказал Жипцов, – с тобой всё ясно. Лей под беседу.

– Это уж кому как по ндраву, – согласился Дыбов.

Выпив и помывши морду, Дыбов несколько оттаял и на нас смотрел уже помягче, всасывая длинную бело-розовую селёдочную молоку. Надо отметить, что, несмотря на довольно усердное отмывание морд, ни Жипцову, ни Дыбову отмыть их до конца как-то не удалось. Земля грубо въелась в их кожу, в каждую поринку и морщинку. Мне было любопытно, отчего это так.

– Ну у тебя и кожа на роже, – сказал я Жипцову на таганских правах. – Дурьскипидаром её надо мыть или кашинской минеральной.