Суер-Выер и много чего ещё
Шрифт:
У – умственноудушающий
М – моральноопустошительный
А – абалдительный
Н – напитк.
– Напитк? – утомлённо переспросил я. – А «О»-то куда подевалось?
– А «О», господин мой, вы как раз и выпили, находясь в состоянии помрачения. Не желает ли кто распить и остальные буквы?
– Можно, – сказал Суер. – Немножечко «А». Тридцать пять грамм, на самое донышко.
– А мне «ЭН», – согласился и лоцман. – На два пальца.
– А вам, юнга?
Юнга промолчал. Он вообще
– Что с вами? – ласково спросил старпом. – Нездоровится? Глоток тумана вполне поможет. Это проверено.
– Я здоров, – отвечал юнга, – но немного расстроен. Дело в том, что там на острове – мой бедный папа.
– Там? Папа? И вы промолчали?
– Растерялся… Да и вы были слишком заняты туманом и этим бегством от самого себя.
– Что же теперь делать? – спросил Суер, оглядывая нас. – Возвращаться?
– Не обязательно, – сказал юнга, – я только посмотрел на него, и достаточно.
– Но вы уверены, что это ваш отец?
– Конечно, сэр. Вот его портрет, всегда при мне, – и юнга достал из-за пазухи золотой медальон, на котором изображён был человек вроде бы с усами, а вроде бы и без усов.
– Не пойму, – сказал старпом, – с усами он или без.
– Вот это-то и есть главная примета, – отвечал юнга. – Мне и мама всегда говорила. Главная примета папы: так это не поймёшь – с усами он или без.
– Надо возвращаться, – сказал капитан, – всё-таки должен же сын поговорить с отцом, тем более с такою приметой. Дело за тобой, друг мой, – и капитан глянул мне в глаза, – в силах ли ты вернуться?
– Я не в силах, – отвечал я, – но и не вернуться тоже нельзя. Ненавижу этот остров, но потерплю, Пахомыч, друг, ещё хоть полстакана.
Глава LXXIII
Сидящий на мраморе
Нашим возвращением островитяне были потрясены не меньше, чем крепдешином в небе.
Действительно, ведь так же не бывает: подающий подаёт, проходит мимо и обычно не возвращается. А тут вдруг вернулись. Да неужто целковые раздавать?
Не раздавая, однако, никаких целковых, ведомые медальоном, мы просекли строй нищих и подошли к мраморному камню, вокруг которого собрались особо грязные и жалкие собиратели подаяний. Они однообразно скулили:
– Подайте кто сколько может… Подайте кто сколько может… Подайте кто сколько может…
кто сколько может…
сколько может…
На мраморном же камне сидел человек, который эту фразу, отточенную веками, трактовал иначе:
– Подайте кто сколько НЕ МОЖЕТ.
Такой поворот идеи несколько обезоружил нас, и лоцман даже забормотал:
– Да как же так, ребе, откуда же мы возьмём?
– Действительно, – поддержал я Кацмана, – скажите, равви, как это я МОГУ подать столько, сколько НЕ МОГУ?
– Очень просто. Рубль вы можете подать?
– Могу.
– А двадцать?
– Ну, могу.
– Без «ну», без «ну», дорогой благодетель.
– Могу, – сказал я, скрипя зубами.
– И без скрипенья зубов, пожалуйста.
– Пожалуйста, – сказал я, убрав скрипенье. – Вот двадцатка.
– Э, да двадцатку вы можете, а я прошу – сколько не можете.
– Это сколько же?
– Да я-то откуда знаю? Ну, скажем, сотню.
– Куда? Чего? Это уж вы хватили. Сотню… да я и денег-то таких в глаза… нет, никак не могу…
– Ну а если поднапрячься?
– Нет.
– А если дико-дико перенапрячься?
– Нет, нет и нет!
– А вы в глубину-то души загляните. Загляните и поглядите – чего там, в глубине-то вашей? Есть ли сотенка?
Повинуясь какому-то магнетизму, исходящему от этого человека, я действительно заглянул в глубину своей души и нашёл там, прости меня господи, парочку сотен. Доставать их, конечно, не хотелось, но тогда чего я, как дурак, ввязался в эту философию?
– Могу, – сказал я. – Пару сотен могу, но уж не больше.
– А тыщу?
– Ну, это уж вы вообще… откуда? Тыщу чего? Рублей? Долларов? Пиастров?
– А если б ты всё продал? – ввязался неожиданно лоцман Кацман. – Набрал бы небось тыщонку.
– Дружба с вами, лоцман, стоит значительно дороже, – обиделся я. – Вопрос: кто даст такие деньги?
– Я не дам, – сказал капитан и развёл нас с лоцманом мановением пальца. – Позвольте теперь и мне задать вопрос. Я прекрасно понял фразу: подайте кто сколько НЕ МОЖЕТ. В этом, наверно, и есть смысл истинного подаяния. Но – бывало ли такое? Подавал ли вам кто-нибудь? Получали ли вы просимое?
– Бывало, подавали, получал, – кратко ответил сидящий на мраморе.
– Часто?
– Примерно раз в два года.
– И что это за люди, подающие столько, сколько НЕ МОГУТ?
– Вполне достойные люди.
– Но всё-таки: возраст, пол, образование?
– Всякий раз это уникальный случай, – уклончиво отвечал сидящий на камне.
– Ну расскажите же, это так любопытно.
– В каждой профессии есть свои секреты, – усмехнулся сидящий на мраморе. – А потом, вы как будто из комиссии по расследованию. Приплыли на своём «Лавре», испоганили небо крепдешином, да ещё рассказывай, кто мне сколько подаёт. Скажу одно: тот, кто слышит мою просьбу о подаянии, всегда задумывается о своих возможностях, как умственных, так и морально-материальных. Всё!
И сидящий на мраморе прикрыл очи.
– Нет, не всё, – парировал вдруг Пахомыч. – У нас есть ещё вопрос, очень и очень важный. А именно: нам бы хотелось знать, С УСАМИ вы или БЕЗ?
Глава LXXIV
Усы и невозможное
– А вы что ж, сами не видите?
– Видим. Но толком не разберём. То вроде бы с усами, то вроде нет.
– В этом-то весь фокус, – улыбался сидящий на мраморе. – А то чего уж проще: отпустил усы и ходишь как дурак, а ребятишки и вопиют: «Эй, усатый-полосатый!»