Суер-Выер. Пергамент
Шрифт:
– Зачем нам такой синий Хренов? – рассуждал он. – Нам хватит и нашего, слабосинего.
– Капитан! – взмолился ложный Хренов. – Пожалейте меня! Возьмите на борт. Хотите, я покраснею?
– А позеленеть можете?
– Могу что угодно: краснеть, синеть, зеленеть, желтеть, белеть, сереть и чернеть.
– Ну тогда ты, парень, не пропадёшь, – сказал капитан и одним махом выкинул за борт неправильного Хренова.
И ложный Хренов действительно не пропал. Как только к нему приближались акулы, он то синел морскою волной, то зеленел, будто островок
Глава XVIII. Старые матросы
В эту ночь мы не ложились в дрейф. Хотели было лечь, но Суер не велел.
– Нечего вам, – говорил он, – попусту в дрейф ложиться. А то привыкли: как ночь, так в дрейф, как ночь, так в дрейф.
Ну, мы и не легли. Раздули паруса и пошли к ближайшему острову.
Старые матросы болтали, что это остров печального пилигрима.
– Никак не пойму, открыт этот остров или ещё не открыт, – досадовал Суер. – На карте его нет, а старые матросы знают. Но отчего этот пилигрим печалится?
– Вот это, сэр, совсем неудобно, – стеснялся Пахомыч. – Старые матросы болтают, будто бабу ждёт, подругу судьбы.
Старые матросы топтались на юте, били друг друга в грудь:
– Бабу бы…
– Вообще-то у нас есть мадам Френкель, – сказал Суер-Выер. – Чем не баба? Но она – непредсказуема.
В этот момент мадам снова закуталась в своё одеяло, да так порывисто, что у «Лавра Георгиевича» стеньги задрожали.
– Грогу бы… – забубнили старые матросы.
– Старпом, – сказал Суер, – прикажите старым матросам, чтоб прояснились. То им грогу, то им бабу.
– Извините, сэр, бабу – пилигриму, а им только грогу.
– Ну ладно, дайте им грогу.
Пахомыч пошёл за грогом, но наш стюард Мак-Кингсли вместо грогу выдал брагу.
– Грог, – говорит, – я сам выпил. Мне, как стюарду, положено, квинту в сутки.
– Пинту тебе в пятки! – ругался Пахомыч. Дали старым матросам браги.
Обрадовались старые матросы. Плачут и смеются, как малые ребята.
– Старая гвардия, – орут, – Суера не подведёт!
А Суер-Выер машет им с капитанского мостика фуражкой с крабом. Добрый он был и справедливый капитан.
Глава XIX. Остров печального пилигрима
Ботва – вот что мы увидели на острове печального пилигрима. Огуречная ботва. И хижина.
Из хижины, покрытой шифером, и вышел пилигрим.
Описывать его я особенно не собираюсь. Он был в коверкотовом пиджаке, плисовых шароварах, в яловых сапогах, в рубашке фирмы «Глобтроттер». Лицом же походил на господина Гагенбекова, если сбрить полубаки и вставить хотя бы стеклянный левый глаз. У пилигрима такой глаз был. Хорошего швейцарского стекла. С карею каёмкой.
Пилигрим поклонился капитану и произнёс спич:
Какой же это дирижабльПривёз мою печаль?О, мой неведомый корабль!Причаль ко мне, причаль!Наш капитан поклонился и приготовил экспромт:
Я видел, как растут дубы,Играл на флейте фугу.И я привёз тебе судьбыНетленную подругу.– Не может быть, – сказал пилигрим, протирая карюю каёмку.
– Привёз, привёз, – подтвердил старпом. – Она пока в каюте заперта, чтоб не попортилась. А то нам говорили, что вы без подруги печалитесь.
– Я? – удивился пилигрим. – Печалюсь? Что за чушь? Но, конечно, не откажусь, если толк будет.
– Это нам неизвестно, – сказал Суер. – Привезти-то привезли, а насчёт толку ничего не знаем. Она в каюте заперта.
– Крепко, что ли?
– Не знаю, – смутился капитан, – я не пробовал. Но у меня тоже есть вопрос: почему вас пилигримом называют?
– Кого? Меня? Кто? Первый раз слышу.
– Послушайте, кэп, – кашлянул Пахомыч. – Кажись, ошибка. Это не пилигрим, а долбоёб какой-то. Поехали на «Лавра», надоел, спасу нет.
– Ничего не пойму, – сказал Суер уже на борту. – Какой мы остров открыли? Печального пилигрима или какой другой?
– Я предлагаю назвать этот остров, – сказал Пахомыч и произнёс такое название, которое лежало на поверхности.
Я тут же предложил другое, но и оно, как оказалось, тоже лежало на поверхности.
Тут и матрос Вампиров предложил новое название, которое не то что лежало – оно стояло на поверхности!
Ну что тут было делать? Так и остался остров под названием «Остров печального пилигрима», хотя не было на нём ни пилигрима, ни печали, а только огуречная ботва.
Глава XX. Сущность «Лавра»
Под вечер и по якорной цепи на «Лавра» вскарабкался всё-таки этот Псевдопилигрим. В руках он держал предмет, название которого многие из нас позабыли, потому что давно не бывали на осмысленных берегах.
– Что это? – спросил Пахомыч.
– Гвоздодёр, – ответил Псевдопилигрим и направился прямо к каюте мадам Френкель. Приладив свой инструмент ко гвоздю, он дёрнул и выругался:
– Стодвадцатипятка!
Под натиском гвоздодёра гвозди гнило завывали. Они выползали, извиваясь, как ржавые червяки.
Многие матросы побросали вахты и забрались на мачты, чтоб лучше всё видеть.
– Гвозди, – говорил между тем Суер-Выер. – Что такое гвозди? Это предметы, скрепляющие разные сущности. Сущность берёзы гвоздь способен скрепить со смыслом кипариса. Невыносимо! Отвратительно это: скреплять разные сущности таким ржавым железным и ударным образом.
– Послушайте, кэп, – вмешался Пахомыч, – пора подавать команду.
– Какую команду, друг мой?
– Как это какую? Пилигрима бить.
– Полноте, старпом. За что нам его бить? Лично я доволен тем, что он открыл для меня сущность гвоздей. А о мадам Френкель вы не беспокойтесь.