Суер-Выер
Шрифт:
– А серпилии пальм нюхать нельзя, – объяснял Суер. – Человек, который нанюхался серпилии, становится некладоискательным. Если даже у него под ногами будет зарыт самый богатый клад – он его никогда не найдёт.
Это неожиданно многих отпугнуло.
Все как-то надеялись, что когда-нибудь мы напоремся на какой-нибудь завалящий островок с кладом.
Под завистливый свист команды мы погрузились в шлюпку и пошли к острову.
Подплывая, мы глядели во все глаза, ожидая появления щенков, но их пока не было видно.
Причалив
Суер серпилию нюхать не стал.
Он разлёгся под грубоидальным ромбодендроном и смеялся как ребёнок, глядя, как мы кидаемся друг в друга остатками недонюханной серпилии.
– А клада нам не надо! – рифмовал Пахомыч. – Нам серпилия роднее! К ней бы только стаканчик вермута!
Ну, я налил Пахомычу стаканчик. Я знал, что вермут к серпилии очень расположен, и захватил пару мехов этого напитка.
Лоцман Кацман тоже запросил стаканчик, но тут капитан сказал:
– Уберите вермут. Слушайте!
В тишине послышался щемящий душу жалобный звук.
– Это скулят щенки, – пояснил Суер, – они приближаются.
Тут из-за ближайшего кабанчика вокабул выскочил первый щенок. Радостно поскуливая, взмахивая ушами, виляя хвостом, он уткнулся носом в грубые колени нашего капитана.
– Ах ты дурачок, – сказал Суер, – заждался ласк.
– Угу-угу, – поскуливал щенок, и капитан начал его трепать.
Поверьте, друзья, я никогда не видывал такого талантливого и весёлого трепания!
Суер щекотал его мизинцем под подбородком, гладил и похлопывал по бокам, хватал его за уши и навивал эти уши на собственные персты, чесал живот то свой, то щенячий, распушивал хвост и играл им, как пером павлина, бегал по его спине пальцами, делая вид, что это скачет табун маленьких жеребцов.
Со всех сторон из-за кабанчиков и ромбодендронов к нам повалили щенки.
Это были лайки и терьеры, доги и немецкие овчарки, пудели и ризеншнауцеры, дратхаары и ирландские сеттеры.
И мы принялись их трепать.
Вы не поверите, но иногда у меня оказывалось под рукой сразу по семь – по восемь щенков. Я катался с ними по траве и трепал то одного, то другого.
Пахомыч, нанюхавшийся серпилии, частенько путал щенков с лоцманом Кацманом, трепал его и подымал за уши над землёй.
Кацман совершенно не спорил и блаженно скулил, путая себя со щенками. Правда, поднятый за уши, он больше походил на кролика.
Должен сказать, что я трепал щенков, строго следуя примеру капитана, и за минуту оттрепывал по две – по три пары.
– Главная задача, – пояснял Суер, – оттрепать всех щенков до единого.
И мы трепали и трепали, и я не уставал удивляться, какие же они были тёплые. Никогда в жизни не видывали мы эдакой теплоты и приятной влажности носа.
У Пахомыча в карманах обнаружилась ливерная колбаса. Он кормил ею дворняг, одаривал такс и бульдогов. Вокруг старпома образовалась целая свора жаждущих ливера щенков.
Лоцман Кацман, совершенно превратившийся в щенка, тоже выпрашивал кусочек. Пахомычу приходилось отпихивать лоцмана левым коленом.
До самого вечера трепали мы щенков, а на закате стали прощаться.
Суер плакал как ребёнок. Он снова и снова кидался на колени и перецеловывал всех щенков.
С большим трудом погрузились мы в шлюпку. Только лоцман катался ещё по траве, разделяя со щенками прощальный кусок ливерной колбасы.
Тут к нему подскочил какой-то кабанчик вокабул, боднул его в зад, и лоцман влетел в шлюпку.
А в шлюпке мы обнаружили какого-то совершенно неоттрёпанного щенка. Ему ничего в жизни не досталось.
– Возьмём его с собою, капитан, – умолял старпом. – Оттреплем на борту, накормим. И команде будет повеселей!
– Нельзя, – сказал капитан, – ему нельзя жить с людьми. Ну, оттреплем, накормим, а там он превратится в собаку и скоро умрёт. Нет.
– Извините, сэр, – не выдержал я, – неужели вы предполагаете, что на продолжительность жизни собаки влияет именно человек?
– Не сомневаюсь, – сказал капитан. – К тому же преданность, или, если хочешь, собачья преданность, или, если хочешь – любовь, сокращает век, хотя и украшает жизнь.
И мы оттрепали по очереди этого щенка, отпустили его, и он вплавь добрался до берега.
К сожалению, на «Лавра» мы так ничего и не привезли – ни серпилии пальм, ни грубоидального ромбодендрона. Правда, Суер прихватил с собой одну небольшую перистую гармонику дюн.
Мы подарили её боцману, и Чугайло играл иногда на ней тоскливыми вечерами.
Глава XXII
Встречный корабль
Сэр Суер требует, чтоб я записывал все подробности плаванья.
– Пиши всё как было! – кричит он порой с капитанского мостика, на который никогда не всходит.
Я стараюсь, но описывать некоторые подробности просто стило опускается.
Ну зачем, скажите, описывать толстую бабу с хозяйственной сумкой, которая стояла посреди океана и махала нам, чтоб мы её подвезли?
На чём она стояла среди волн, я даже толком не разобрал: то ли на овощном ящике, то ли на бочке, то ли просто на подпяточном острове.
Вы, конечно, слыхали, что на океане встречаются такие пяточные, или подпяточные, острова. Суши там ровно на пятку. Я даже знал одного капитана, который открыл такой остров и рядом с пяткой вонзил ещё флаг собственного государства. Потом, говорят, открыл аптеку, два питейных заведения, корт, пункт обмена валюты, рулетку и бассейн. Этот бассейн возмутил население острова, и они свергли всё, что было навергнуто.