Сукины дети (сборник)
Шрифт:
Игорь вяло кивает головой куда-то в сторону, но все безошибочно поворачиваются к умывальной раковине: внутренняя поверхность ее красна от крови… И тут с Левушкой происходит какая-то внутренняя метаморфоза, он весь поджимается, как перед прыжком, обводит присутствующих лихорадочно горящими глазами, встает с колен… и кидается к гримерному столику. С грохотом летят на пол ящики, коробки с гримом, дезодоранты… Наконец, счастливый и усталый, как Данко, которому хоть и с трудом, но удалось разломить свою грудную клетку, Левушка поднимает высоко над головой флакончик с алой жидкостью…
– К-р-ровь? –
Гордынский кидается к двери, кто-то виснет у него на руках – толпа не терпит очевидного неблагородства.
Левушка, держа над головой флакон, пытается пробиться к Гордынскому, ему мешают – и в толпе находятся милосердные души… Странно размалеванные лица… Эксцентрические одежды… Неадекватные реакции…
Нелюди. Привидения. Артисты.
Вступительные титры фильма:
СУКИНЫ ДЕТИ
Коробки с гримом. Карандаши и кисточки. Батареи лосьонов и дезодорантов. Бижутерия. Широко распахнутый глаз. Касание кисточки – и глаз становится темнее, таинственнее, глубже… В женской гримуборной расположились четверо актрис. Это уже известные нам Аллочка и Ниночка; затем громогласная Сима Корзухи-на, неиспорченное дитя природы, неутомимый солдат справедливости, уроженка южной провинции, умудрившаяся сохранить родной говор даже в условиях столичной сцены; и, наконец, Елена Константиновна Гвоздилова, театральная прима, любимица критики, европейская штучка, ухоженная и уравновешенная, с хорошо отработанным выражением утомленной иронии в глазах.
– Это потому, что она доступная, – Алла продолжает обсуждение недавних событий. – Мужики это очень ценят. Ты можешь быть какая угодно страшная, но если ты подвижна на секс…
– Алл, не завидуй! – Нина старательно выводит на выбеленной щеке черную розочку. – Танька красивая. От нее еще в институте все дохли…
– И-их, дурынды! – не выдерживает Сима. – Зла на вас не хватает!.. Мы же революционный театр, на нас билетов не достать, а у вас все разговоры на уровне гениталий!..
– При чем тут гениталии? – вяло обижается Аллочка. – Тут человека чуть не убили!.. Вы же не видели, а говорите…
– Ужас, ужас! – без всякого ужаса подтвердила Ниночка. – Когда Лев Александрович выскочил с топором, я прямо чуть не описалась!
– Вот они, борцы за идею! – стонет Сима, схватившись за голову. – Шеф кровью харкал, чтобы создать театр, а они превратили его в бордель!
– Будем объективны, Симочка, – не поворачивая головы, ровным голосом произносит Елена Константиновна. – Рыба, как известно, гниет с головы. Нельзя руководить театром, находясь полгода в Англии…
– Ах вот ты как заговорила! – у Симы в глазах запрыгали зеленые сатанинские огоньки. – Хозяин за дверь – лакеи гуляют?.. Или тебя в другой театр поманили, независимая ты наша?..
– Сима, если вам не трудно, давайте останемся на «вы», – так же бесстрастно произносит Елена Константиновна. – Никуда меня не поманили. Просто я не люблю патриотического кликушества.
– Видали, девки? – Симе нужна аудитория, и она незамедлительно берет в союзницы Аллочку и Ниночку. – Корабль еще не тонет, а крысы уже бегут с корабля!..
В другой гримуборной, сложив руки на коленях и опустив очи долу, сидит умытый и причесанный Игорь Гордынский. Весь он исполнен смирения и покорности, как монастырский послушник, случайно опоздавший к молитве, и видно, что он себе в этом качестве чрезвычайно нравится. Перед Игорем гневно вышагивает Федяева, которая за маской вполне убедительного гнева тоже никак не может скрыть удовольствия от нечаянно выпавшей ей общественной нагрузки.
– Ты учти, ситуация накалилась до предела, – говорит Федяева. – Актеры тебя терпеть не могут. В особенности мужчины!
– Зато женщины меня терпят, – застенчиво улыбается Игорь. – А женщины – лучшая половина человечества…
– Ты не юродствуй! – пытается осадить его Федяева. – Еще один скандал – и вылетишь из театра. Это я тебе обещаю!
– Неисповедимы пути твои, Господи! – вздыхает Игорь. – Может, и вылечу. А может, и все вылетим…
– Это что за намеки? – настораживается Федяева, и лицо ее покрывается пунцовыми пятнами. – Что ты городишь?.. Куда это вылетим?..
– В трубу, Лидия Николаевна! – Игорь впервые отрывает глаза от пола и смотрит на Федяеву. – Би-би-си слушать надо!..
В следующей гримуборной происходит бурное объяснение между Левушкой и его женой Татьяной. Вряд ли по ее поведению мы смогли бы определенно заподозрить ее в супружеской неверности – нет, она ведет себя так, как в подобной ситуации вели бы себя все остальные жены, но что сразу бросается в глаза, – это то, что она действительно очень красива.
– Нет, было!.. – Левушка бьется в истерике, но бьется, так сказать, шепотом, памятуя, что на крик опять могут сбежаться участливые коллеги. – И не смей мне врать!.. Господи, да пусть бы это был кто угодно, только не этот пошлый дурак с оловянными глазами!..
– Левушка, ну перестань себя мучить! – Татьяна разговаривает с мужем тоном, каким терпеливые няньки уговаривают, увещевают избалованных дитятей. – Дать тебе валокордин?.. Что я должна сказать тебе, чтобы ты успокоился?
– Я уже никогда не успокоюсь! – огромное тело Левушки сотрясается от рыданий. – Я обречен носить в себе этот ужас всю жизнь! Ты меня убила, понимаешь?..
– Ты сам себя убиваешь, – Татьяна украдкой смотрит на себя в гримерное зеркало и незаметно поправляет локон. – Сейчас у тебя подскочит давление, и ты не сможешь репетировать. А все из-за твоего больного воображения…
– Я тебя понимаю! – сквозь слезы разглагольствует Левушка. – У тебя толстый, лысый, некрасивый, да еще и ревнивый муж!.. Если бы у меня была такая жена, так я – я бы ее ненавидел!..
– А вот я тебя обожаю! – Татьяна мгновенно и точно принимает кокетливый Левушкин пас. – Такой уж у меня испорченный вкус. Глупенький ты мой, глупенький… Ну иди ко мне!..
Татьяна с силой привлекает мужа к себе, и он утомленно затихает у нее на груди, как ребенок, изнуривший себя долгим плачем, причину которого он уже успел позабыть…