Сумасшедшая обезьяна (подлинная эволюция человека)
Шрифт:
Остается добавить, что секрет потовых желез – это всегда продукт их жизнедеятельности, а не следствие разрушения клеток, как в сальных железах. В коже млекопитающих потовые железы открываются либо непосредственно на поверхность эпидермиса, либо в сумку волоса. Помимо функции терморегуляции, они также выполняют и функции органа выделения.
Итак, вернемся к человеку. У человека имеется два вида потовых желез – эккринные (меокринные) и апокринные. Говоря максимально упрощенно, эккринные потовые железы – это система терморегуляции организма, железы, выделяющие секрет (99 % воды и 1 % неорганических и органических веществ), который, испаряясь с поверхности кожи, охлаждает организм. Расположены они по всей поверхности тела, кроме красной каймы губ, головки и крайней плоти полового органа, клитора и малых половых губ. Больше всего желез находится на ладонях и подошвах, а также коже лба (вспоминаем о назначении бровей). У детей плотность потовых желез из-за меньшей поверхности тела в несколько раз выше, чем у взрослых. Не одинаково количество потовых желез и у представителей различных рас. Например, у негроидов их почти в полтора раза больше, чем у европеоидов. Объясняется это тем, что исторически негроиды жили в местах, где уровень инсоляции очень высок и интенсивность охлаждения организма требовалась намного большая. Так или иначе, количество потовых желез у человека колеблется от 2 до 5 млн.
Апокринные (или большие потовые железы) располагаются в коже подмышечных впадин, в области лобка и прилегающей к нему части живота, коже мошонки, больших половых губ, промежности, особенно вокруг заднего прохода и в околососковом кружке молочной железы.
Итак, потовые железы бывают двух типов. Одни представляют собой систему терморегуляции организма, другие – в терморегуляции не участвуют, но плотно связаны с работой половой системы. Нетрудно заметить, что волосы у Homo sapiens интенсивно растут как раз в тех местах, где располагаются апокринные потовые железы. Возникает резонный вопрос – почему? Ответ во многом очевиден. Волосы во много раз увеличивают поверхность испарения секрета, выделяемого данным видом желез. Этот секрет играет роль аттрактивного раздражителя для противоположного пола, или наоборот – призван отпугивать других претендентов на данную территорию (напр., когда фекалиями «метят» свою территорию, вспомним о максимальном скоплении апокринных клеток вокруг заднего прохода). У современного человека обонятельная чувствительность притуплена, и информативность данного канала во много раз снижена. Поэтому, например, школа медицинской диагностики, определяющая болезнь по запаху выделений и испражнений (практикуется в Китае) воспринимается больше как экзотика, чем как рабочий, пригодный для широкого внедрения метод. Однако для нашего далекого предка все обстояло совершенно иным образом. Запахи играли для него, как и для подавляющего большинства других животных, очень важную роль. В первую очередь информативную. При помощи запахов метится территория, привлекается особь противоположного пола, передается информация о животном – о его возрасте, состоянии здоровья и т. д. Не случайно и то, что апокринные потовые железы сильнее развиты именно у самок. Самка всегда менее мобильна и для того, чтобы привлечь самца, ей нужно распространить «информацию» о своей готовности к зачатию на возможно большую территорию. «Обнюхивание» как традиционное действие при встрече, например, двух собак в парке, для человека тоже характерно. При этом речь идет не о столь далеких временах, как может показаться. Например, еще в XX веке некоторые испанские мачо, приглашая на танец дам, предварительно вытирали платками промежность, после чего клали платок в нагрудный карман. Это исправно служило делу соблазнения.
Но здесь вполне логически возникает другой вопрос. Если развитие системы охлаждения организма при помощи эккринных потовых желез возникло после выхода гоминид на сушу и, мало того, являлось адаптацией для жизни в саванне, то когда возникли апокринные железы в том виде, в котором мы наблюдаем их сегодня и какого рода адаптацией являлись они? Попытаемся ответить на этот вопрос.
Исходя из того, что основное предназначение данных желез – распространять запах, то несложно сделать вывод: адаптация эта также, по всей вероятности, возникла после перехода гоминид к наземному образу жизни. Обоняние для человека и его предков вообще имеет смысл только в воздушной среде, поскольку дыхание осуществляется не при помощи жабер, и было бы довольно глупо с биологической точки зрения заиметь подобную адаптацию. Например, у такого животного, как капибара, внешне напоминающего гигантскую морскую свинку и ведущего полуводный образ жизни, железы, выделяющие секрет для привлечения особей противоположного пола, расположены в районе носа, который, естественно, основную часть времени находится в надводном положении, поскольку является органом дыхания. Если у человека и было что-то аналогичное, то, вероятно, оно располагалось на голове – за ушами, в районе носа и т. п.
Что же представлял собой гоминид, который начал свой переход от «водного» вначале к «прибрежному», а затем к сухопутному образу жизни? По всей видимости, это было существо, по своей морфологии еще очень близкое к обезьянам. Несмотря на двуногость, нижние конечности оно имело еще довольно короткие (короче, чем человек современного типа и Homo erectus). Объем мозга и черепной коробки он имел также сравнимый с обезьянами. Руки были длиннее, чем у Homo habilis, но уже имели чувствительные пальцы, чтобы отыскивать в донном иле и на речных отмелях съестное. Для того, чтобы разбивать раковины моллюсков и панцири ракообразных, гоминид использовал камни, которые находил здесь же. Чтобы вскрывать мелкие раковины и выскребать из них моллюсков, он использовал гальку, расколотую напополам и снабженную острым краем. Некоторую часть рациона гоминида составляли останки животных, умерших естественной смертью, утонувших, или убитых хищниками. Вероятно, основная часть данной пищи доставалась гоминидам в виде костей, которые они разбивали камнями для того, чтобы добыть костный мозг. Из-за того, что значительную часть своей пищи гоминид «высасывал» из раковин, панцирей и костей, у него постепенно развились щеки, подвижные губы, а также сильный, мясистый язык, выполнявший роль «поршня» при высасывании. В рацион гоминида также входила растительная пища в виде корней съедобных водных растений, свежей листвы и побегов, фруктов. Строение кисти гоминида отличалось от обезьяньей. Навыки брахиации постепенно утрачивались. Большой палец был более противопоставлен остальным – для того, чтобы было удобнее держать камень. Стопа со временем приобрела форму, которая позволяла передвигаться в выпрямленном положении по дну постепенно мелеющих водоемов. Вполне вероятно, здесь могло быть несколько вариантов адаптации – одна из них (стопа ореопитека) представлена ископаемыми останками. Зубная система гоминида была адаптирована под всеядность: челюсть от U-образной формы начала постепенное движение в сторону V-образной, моляры у самцов не были ярко выражены и не выступали из общего ряда зубов. Волосяной покров на теле, скорее всего, отсутствовал, кроме густой шевелюры на голове, призванной защищать череп гоминида от солнца. Цвет тела, по-видимому, приближался к смуглому, но не являлся черным. Подкожный слой жира был хорошо развит, кожа была достаточно тонкой и эластичной, во многом по своей морфологии напоминающей кожу земноводных. Большую часть времени гоминид проводил в воде, выбираясь на сушу кратковременно – для дополнительного поиска пищи. Возможно, он имел навык строительства плавучих жилищ на воде, состоящих преимущественно из упавших в воду древесных стволов, ветвей и камыша. Жили гоминиды, вероятно, небольшими сообществами, включавшими в себя несколько самцов и несколько самок. На это указывают редуцированные клыки у самцов, что говорит о сниженном уровне внутривидовой агрессии. В силу того, что гоминиды занимали нишу, свободную от сухопутных хищников, они не были объектом их регулярной охоты. Далее эта особенность сохранялась в линии Homo (в отличие, например, от австралопитеков массивных и бабуинов, останки которых часто находят в скоплениях костей, оставленных хищниками плио-плейстоценового времени). О причинах этого сохранения мы поговорим позднее. Однако здесь следует заметить, что помимо «сухопутных» хищников, гоминидам могли угрожать хищники водные. В первую очередь это крокодилы. Защитой от них могли служить «наблюдатели», которые вовремя подавали знаки, чтобы остальные успели укрыться на берегу, в «хатках», или на островках искусственного или естественного происхождения. Думается, вполне логичным является, что далекий предок человека мог использовать небольшие островки естественного происхождения для строительства «гнезд»: они защищали бы его не только от хищников, обитающих на суше, но и от тех, кто находился в воде. Если пытаться дальше реконструировать жизнь древних гоминид, то логично предположить, что они могли создавать нечто вроде «заграждений» от водных хищников, которые мешали бы им проникать на территорию, где гоминиды добывали себе корм. Поначалу этими заграждениями могли служить остатки старых, полуразрушенных «хат», а также естественные преграды, но со временем вполне возможно и возведение некого подобия водопроницаемой плотины, через которую не мог бы пройти ни один водный хищник. Поскольку остатков подобных сооружений не могло сохраниться, то мы вступаем в область умозрительных построений, которые могут быть подкреплены лишь аналогиями с поведением других животных и особенностями быта человека позднего времени (более тщательно «документированного»). Во-первых, предок нашего гоминида – обезьяна. Известно, что многие обезьяны устраивают себе временные «гнезда». Не могу привести причин, чтобы на стадии «полуводного» образа жизни они перестали это делать. Тем более что «выгода» подобных действий очевидна (смотри выше). Во-вторых, строительство запруд – вещь в природе не уникальная. Достаточно вспомнить животное, распространенное в мире почти повсеместно. Это бобер. Кроме него «хатки» строят ондатра, выдра. Возникает резонный вопрос: если указанные животные, не обладая какими-то особыми «интеллектуальными способностями», могут это делать, то почему не мог делать наш далекий предок? В-третьих, запруды выгодны еще и тем, что служат своего рода «ловушками», местом безопасного размножения и роста водных обитателей, употреблявшихся гоминидами в пищу (ракообразные, моллюски). Ловля рыбы в таких «загонах» также намного проще. Рыба, как и другие водные обитатели, могла заплывать туда, привлеченная остатками трапез гоминид. По существу, участок, ограниченный естественными и искусственными препятствиями, воспринимался как «своя территория». Это очень примечательный момент. Дело в том, что подавляющее большинство животных обозначает границы своей территории продуктами собственной жизнедеятельности: мочой, фекалиями, особым секретом, выделяемым специализированными железами. В воде это было затруднительно. Так что обозначать «свою территорию» особыми предметами (естественными или рукотворными) – определенное ноу-хау гоминид на данном этапе, которое получит затем развитие в линии Homo, преобразовавшись в представление об «известном мире», «ойкумене», плотно связанном с архетипом «границы», о котором мы будем говорить в следующих главах.
Примечательно еще и то, что строительство «жилищ на воде» – довольно распространенное явление среди людей и в наши дни. Это делают примитивные племена и просто сельские жители практически во всех частях света, особенно в Южной Америке и Азии.
2
Говоря об адаптации гоминид к водной среде и, в частности, возможной близости морфологии их кожи и кожи земноводных, следует уделить особое место разговору о механизмах наследования, сохранения и проявления признаков в процессе эволюционного развития.
Общеизвестно, что приспособление организма к среде закрепляется генетически и передается по наследству. Наследственная информация зашифрована в ДНК, которое располагается в ядре клетки. В процессе жизнедеятельности организма и полового размножения (при котором происходит обмен участками ДНК) возникают мутации. Спектр этих мутаций достаточно широк. Их цель – предоставить как можно более широкий выбор вариантов приспособляемости к окружающей среде. Какой-то из путей признается годным, остальные выбраковываются естественным отбором, то есть «результаты» неудачных экспериментов попросту вымирают. Однако наряду с мутациями эволюция дает и другой разряд вариантов для выбора.
ДНК представляет собой невероятно длинную молекулу, в которой содержится огромное количество информации. Примечательно, что большая часть информации в ней находится, если так можно выразиться, в неактивном состоянии. Проще говоря, основная масса информационных отрезков попросту выключена. Для того, чтобы включить или выключить соответствующий отрезок, существуют определенные механизмы (триггеры). Онтогенез (т. е. индивидуальное развитие организма) в целом повторяет филогенез (эволюционное развитие вида), и в период внутриутробного развития организм проходит через все предшествующие стадии. На каждом из этапов проявляются какие-то признаки, которые затем так же благополучно исчезают. Однако периодически в этом отлаженном механизме случаются сбои, и в итоге рождаются индивиды с архаичными признаками. Например, к таким атавизмам относится многососковость (гипертелия), повышенная волосатость (гипертрихоз), хвостовидный придаток и т. д. Эволюционный смысл таких событий состоит в том, чтобы расширить палитру возможностей, дать больший выбор для приспособления к окружающей среде. Любой признак не исчезает мгновенно, как только он стал не нужен, а «рассасывается» постепенно и еще достаточно долгое время присутствует в виде рудиментов (у человека к таким рудиментам относятся, например, третье веко, зубы мудрости, аппендицит, ушные мышцы и проч.). После своего исчезновения признак в «выключенном» состоянии сохраняется геномом «на всякий случай», периодически проявляясь внешне: а вдруг пригодится. Время от времени так и случается. Признак, который долгое время был не нужен, в новых условиях оказывается серьезным преимуществом.
Вполне возможно, что такая же история произошла и с адаптацией обезьяны к водной среде. Признак, выключенный еще на стадии амфибий, проявился и неожиданно стал актуальным. Те, кто им обладал, получили перед остальными серьезное преимущество, что и было закреплено естественным отбором. Кожа потеряла волосяной покров, а ее строение во многом стало приближаться к тому, что мы видим у амфибий.
Подобная актуализация «выключенных» признаков не раз встретится на протяжении истории развития гоминид, и мы еще неоднократно к ней вернемся.
3
Поначалу, вероятно, общая численность нового вида была крайне невелика, и ее ареал ограничивался «колыбелью», то есть восточной частью Африки.
Однако внешние факторы, в частности, ощутимое изменение климата, поставили перед видом серьезные вопросы. Территория лесов сокращалась, уступая место саванне. Осадков становилось меньше, вместе с этим мелели реки и другие водоемы. Менялись растительный и животный мир. В эпоху плиоцена постепенно существенно сократилось количество крупных хищников. К числу таких вымерших можно отнести, например, махайродов – грозных представителей семейства кошачьих, снабженных большими, саблевидными клыками. Вымерли многие виды других широко распространенных млекопитающих. Несмотря на это, травоядные копытные продолжали бурно размножаться и эволюционировать. Трава для них по-прежнему служила неиссякаемым источником корма. Многие животные, питавшиеся листьями, вымерли, и на их место пришли более высокоорганизованные жвачные. Тем не менее, до конца плиоценовой эпохи продолжала существовать так называемая гиппарионовая фауна (названа по преобладающему виду гиппарионов, включала в себя также предков носорогов, мастодонтов, жирафов, антилоп и других копытных, некоторых хищников, грызунов, обезьян, а также страусов, некоторых птиц и других позвоночных). Впрочем, уже к концу плиоцена гиппарионов вытеснили лошади, слоны и др. Среди хищников было множество самых разнообразных кошек, собак и медведей. Получили большое распространение гиены, замыкающие пищевую цепочку. Жившие в эту эпоху некоторые хищники выработали новую стратегию охоты, облегчавшую им преследование дичи на открытых равнинах. Они начали охотиться стаями. Одними из первых плотоядных, начавших объединяться в охотничьи стаи, вероятно, стали собаки. Стайный способ охоты имел существенное преимущество: стая могла нападать на животных, гораздо более крупных, чем любой из ее членов в отдельности. Подобная охотничья стратегия широко распространена и в наши дни. Например, африканские дикие собаки охотятся маленькими стаями – обычно не больше семи-восьми животных. Жертву намечают заранее, до начала погони. Как правило, это еще неокрепший детеныш из пасущегося стада или слабое, болезненное на вид животное. Сама стратегия очень проста. Жертву отделяют от стада, а затем преследуют, пока та не выбьется из сил. Когда животное замедляет бег, стая окружает добычу и валит на землю, причем отдельные члены стаи хватают ее за разные части тела – за нос, хвост и брюхо. По размерам добыча может быть разной, однако маленькая стая африканских диких собак способна убить зебру, по весу в 10 раз превосходящую любого из ее членов.