Сумасшедшая площадь
Шрифт:
– Он не берет. Алена, я не могу тебе ничего сказать, просто разговор и, правда, был. И были сказаны некоторые нюансы и условия. Я не могу всего тебе передать.
– Я даже могу сказать, о чем был разговор. Сказать?
– Не надо. Алена, не то, что бы я прямо вот изо всех сил держусь за эту работу. Но меня тут все устраивает. Больше того – мне тут все нравиться. И я не хочу ничего обострять.
Алена резко выпрямилась.
– Ясно. Значит, и ты один из них…
– Из кого?
–Уже неважно. Ладно. Я в ресторан. Работай.
В ее голосе
Алена не появилась до конца дня. Я хотел позвонить ей, но почему то, уже набрав номер, каждый раз скидывал его.
Вечером пришел за деньгами хозяин квартиры. В это раз он был трезв и немногословен.
– Ну, как вы тут, все спокойно? – спросил он, не считая, убрав деньги в карман кожаного пальто на меху. Сегодня он выглядел как преуспевающий фарцовщик из 80-х годов прошлого века.
– Более чем. Абсолютная тишина и покой.
– Весьма, весьма приятно это слышать. Я, мон шер, (даже в трезвом естестве он сохранил этот оборот речи) вынужден сообщить вам, что уезжаю по жизненным обстоятельствам в другой регион. За деньгами в эти же числа будет приходить к вам мадам Лизонька. Елизавета Карловна. Дама весьма строгих правил, но умница, и большой души человек. Ваш номер телефона я ей сообщил. Я же появлюсь, если судьбе будет угодно, месяца через три. Засим позвольте отклоняться.
– Одну минуту! У меня есть вопрос по поводу этой квартиры. Не поймите меня как-нибудь неправильно. Мне все нравится и все устраивает. Но скажите – в этом доме никто не умирал?
Хозяин сделал шаг от двери и испуганно посмотрел на меня.
– Вы что-то видели? Или слышали?
– Что вы имеете в виду?
– Откуда такой вопрос? Про смерть?
– Простое любопытство. Ведь дом старый. И жило тут, скорее всего, множество людей.
– Мон шер, поговорим об этом позже. Вы интересный человек, и я с удовольствием посижу с вами за рюмкой хорошего хереса. Но – позже, мон шер, позже. Что же касается прежних жильцов, то… эта квартира принадлежала одной семье. Одному роду из нескольких поколений. И я – последний представитель этого рода. Это пока все, что я могу сказать. Увы, мон шер, меня ждут. О` ревуар!
Теперь я полностью ощущал смысл слова «пенаты». Обычно, когда писатели средней руки используют выражение «родные пенаты», они подразумевают возвращение домой. На самом деле пенаты – это незримые покровители жилья. Слово произошло еще в древнем Риме. Но утратило первоначальное значение, пройдя сквозь сито тысячелетий.
Пенаты обитали в этом доме. Они жили в том самом бронзовом подсвечнике, в старом буфете, в комоде, и в пианино. Я не склонен к мистификации, и уже давно воспринимаю жизнь, как набор заданных определенных событий. Но я ощущал незримое присутствие иных обитателей. И уже стал привыкать к ним. Теперь дом не давил на меня тишиной и одиночеством. А главное, внутри стала рассеиваться тишина. Мне стало некогда ощущать ее. Все-таки ритм новой жизни стал менять мое сознание.
И когда я это понял, в двери заскрежетал звонок – вертушка.
«Наверное, хозяин, что-то забыл», – пошел открывать я.
За дверью стояла Ирина.
– Привет. Можно? – сказала она с глуповатой улыбкой и коротко засмеялась. Я ощутил запах вина.
Я тоже чувствовал себя глупо. Визит пьяной женщины, с которой мне случилось провести ночь, никак не вязался с тем настроем, в котором я сейчас прибывал.
– Что-то случилось?
– А пч…почему случилось? Разве я не мг…могу навестить любимого мужчину?
Слово «любимого» рассеяло последние остатки ощущения чего-то грядущего и необыкновенного. Сейчас в облике хихикающей, пошатывающейся Иры ко мне вторгалась обычная жизнь, о которой я думал совсем недавно, стоя у окна в темном кабинете на работе.
– Ты пустишь меня? – Ира стояла, оперившись рукой о выступ жестяной эмалевой коробки электросчетчика.
– Проходи, – я отошел вглубь коридора.
Ира неуверенными движениями сняла пуховик и стянула сапоги. Потом, без слов она полезла обниматься.
– Я соскучилась!
Мне были знакомы такие интонации. В них есть все, кроме искренности. В Ире тоже жило одиночество. Но она боролась с ним своими методами. Я мягко отстранил ее.
– Что праздновала?
– Да, – махнула она рукой, пошла в комнату и с размаху плюхнулась на диван. В глубине его глухо и недовольно загудела пружина. – Ничего я не праздновала. Просто… накатило опять.
– Мне кажется, мы поссорились в последний раз. Не думал, что ты захочешь меня видеть.
– Это когда? – на лице Иры отображался сложный мыслительный процесс. Она явно ничего не помнила.
– Ты как-то позвонила мне, звала в кафе, потом хотела приехать, я предложил встретиться на выходных. Ты меня послала подальше. Все.
– Да ладно? Я что-то ничего не помню. Ну, прости меня, а? Со мной бывает такое.
«Надо меньше пить» – вспомнил я классическую фразу из традиционного советского новогоднего фильма. Ира словно услышала мои мысли.
– У тебя есть выпить?
Я молча извлек из буфета коньяк.
–Коньяк? Беее, – дурашливо передернулась Ира. – А вина нет?
– Ты же знаешь, я не пью.
– А давай сходим? Тут рядом!
–Ир. Прости. Завтра рабочий день. Я очень устал. У меня огромный проект. Я пришел домой час назад. Собирался уже спать.
– Ты недоволен, что я пришла?
– Не в том дело. Просто неожиданно и странно.
– Ты как не мужик, прямо. Какой-то, как робот. Даже говоришь, как робот.
– А как твои дети? Ты их привезла? Каникулы давно закончились.
– Да, – опять махнула она рукой, – я их у матери оставила до лета. Здесь нереально нам втроем жить. Квартира однокомнатная, Кристя уже большая, Ромка у меня плакса, ревет часто. Мешает ей. А там дом большой. А если честно – родители у меня их забрали, – выговорила она, и разревелась. – Прости, я сейчас.