Сумасшедшая шахта
Шрифт:
– Нет, лезть в шахту глупо... – покачал я головой. – Надо прямо сейчас бежать в тайгу и там партизанский лагерь организовывать. Шахта – это мышеловка.
– Он прав, – согласился со мной Николай. – Вы оставайтесь, а я к буйным пойду. Мне все-таки кажется, что кормильца своего они выручат... Ждите меня на свалке металлолома.
И, не дожидаясь утверждения своего решения, он отдал мне рюкзак с долларами и вкруговую пошел к стволу.
Пожав плечами, я попросил женщин идти на свалку, а сам решил вернуться к Конторе. Прокравшись к ней, увидел, как Шуру с компанией пинками
Через полчаса мы с Ириной Ивановной и Ольгой сидели среди искореженных и заржавленных вагонеток, вентиляционных труб, железных бочек, списанных электровозов и всяческого другого лома. В окружавших свалку зарослях было много лимонника, калины и смородины. Послав женщин подкрепиться этими дарами природы, я принялся при помощи ножа закапывать рюкзак с долларами рядом с кучей отходов слесарной мастерской. Закопав его на глубину около тридцати сантиметров, навалил сверху обрезки листового металла и металлическую стружку.
Удовлетворившись проделанной работой, я показал появившейся Ольге место захоронения и начал выискивать среди железа какой-нибудь прут для самообороны. Когда, наконец, подходящая железка нашлась, у Конторы начали стрелять. Выждав минут пятнадцать, я пошел по направлению к ней и на окраине свалки наткнулся на Николая. В руках у него были два "Узи". Он был сильно возбужден и, увидев меня, сразу же стал рассказывать, глотая слова и размахивая руками:
– Представляешь, выпустил их я! Сказал, что Шура их в столовую приглашает. Двое мужиков сразу же наверх побежали, а баба-Юлька ко мне бросилась...
– Ну и что?
– Опрокинула меня наземь, обнимать, целовать начала и тому подобное. Как только я догадался ей сказать, что Ленька Худосоков меня за ней послал? Вскочила сразу и убежала вприпрыжку. Я – за ней. Она выскочила на поверхность и, представляешь, сразу к клоповнику нашему бросилась... Как она могла знать, что Шура Худосокова туда спрятал? А я к конторе подкрался, смотрю, а у входа лежат двое охранников и метрах в пяти перед ними – один бешеный, ну тот, который холостой...
– Кузьма... – вставил я.
– Да, Кузьма Кровь из него ручьем течет – видно из двух стволов расстреляли. А когда я автоматы у охранников забирал, увидел, что головы у них цепью раскроены. А в открытую дверь мельком второго бешеного увидел, дергался он... Кровища из него хлещет, а он в судорогах предсмертных цепью этой, вот с такими звеньями, по полу молотит... И представляешь, когда ко мне двое мордоворотов из здания бросились, он привстал и сразу обоим ноги в хруст переломал!
– А баба их? Юлька?
– Не знаю. В вагончике, наверное, с Худосоковым трахается...
– А в конторе тихо?
– Ничего не слышал!
– Ну и что делать будем?
– Ночи надо ждать... – ответил Николай взглянув на утреннее небо. – Днем они нас перещелкают... А сейчас, давай, подведем итоги. Сколько человек ты видел, когда на разведку ходил?
– Шесть-семь... Семь, точно.
– А машина была?
– Не было машины. Они, наверное, ее куда-нибудь в лес загнали...
– Тогда,
– Не обязательно.
– Обязательно, необязательно... Все равно до вечера делать нечего. Так что сходи, прогуляйся.
– Хорошо, прогуляюсь.
– Так... – важно проговорил Николай, явно довольный моей исполнительностью. – Значит, трое их осталось... Или четверо, если у машины кто-то остался... Давай, сделаем так. Я у конторы поошиваюсь, а ты с бабами, нет, лучше один, по дороге походи, поищи машину... После заката здесь встретимся.
И, отдав мне один из автоматов, Николай направился к Конторе.
Я вернулся к женщинам, пересказал им содержание нашего с Колей разговора и, поцеловав Ольгу на прощание, ушел на поиски машины.
Идти по дороге было опасно – сторожившие машину человек или люди наверняка будут ждать неприятностей со стороны Конторы. И я решил выйти им в спину – пройти лесом по просеке линии электропередачи километра полтора и лишь затем выскочить на дорогу. Но прошел всего около полукилометра и замер: впереди, в нескольких десятках метров от меня, на грунтовке, когда-то ведшей к разведочным буровым, стоял темно-фиолетовый импортный пикап. В нем и вокруг него никого не было. Я решил не суетиться и подождать. И через десять-пятнадцать минут из зарослей лимонника вышел, оглядываясь человек в джинсовом костюме и бейсболке и направился к машине. По дороге он поправил что-то подмышкой – вероятно, это была кобура. Открыв водительскую дверь машины, он взял с сидения увесистый целлофановый пакет с продуктами (из него торчали горлышко большой пластиковой бутылки "Пепси-колы" и пучок зеленого лука) и пошел назад.
Когда я подобрался к нему сзади, он, чавкая, ел длинную палочку неочищенной копченой колбасы. У меня потекли слюнки и, сглотнув, я четко сказал: "Дай шмат!" Человек вздрогнул, рука его кинулась к левой подмышке, но я успел подскочить и приставить дуло автомата к его спине. Человек тут же поднял руки. Это был высокий, сутулившийся молодой мужчина с землистым лицом, бесцветными глазами и длинными, очень длинными мочками ушей. Говорить он не мог – только мычал и таращил на меня глаза. Я вытащил у него из подмышки пистолет, сунул его за пояс и повел пленного к машине, которая оказалась микроавтобусом фирмы "Мерседес".
Перед тем, как сесть в машину, я обыскал пленника, однако в карманах его джинсового костюма ничего не оказалось, ничего, кроме симпатичной еловой шишки. Рассматривая ее, я опять вспомнил Елкина и злорадно улыбнулся. И спрятал шишку в карман, решив по наступлении лучших времен непременно выменять на нее какую-нибудь иномарку. Затем посадил пленного за баранку, сам сел сзади и мы поехали к свалке металлолома. По дороге я понял, что сделал глупость, предпочтя автомобильную прогулку пешей – ведь нас могли обстрелять не только засевшие в Конторе бандиты, но и Коля. Но все обошлось – мы свернули с основной дороги на подвернувшуюся боковую и, минуя контору, очутились на свалке.