Сумасшедший декабрь

Шагаева Наталья

— Доброе утро, — Юра заходит в комнату. Оборачиваюсь. Протягивает чашку горячего кофе. Беру, кивая. Отпиваю глоток. Все, как я люблю: ложка сахара и побольше сливок. Муж немного помятый, но уже собранный. Глаза виноватые, думает, что я психую из-за то, что напился. Нет, я, определённо, злюсь: если бы он не выпил лишнего, ничего бы не произошло. Но предъявлять не имею права.

— Спасибо. Эля на больничном, посидишь с ней несколько дней дома? — перевожу тему в насущные проблемы. — Пусть не скачет, пока. Проследи.

— Ну, сегодня

я могу. А вот завтра у меня дела, — облокачивается на стену, скрещивает руки на груди, рассматривает меня. Еще раз смотрю на себя в зеркало, словно там все написано. Такое гадкое чувство вины.

— Юр, я не могу взять больничный, я месяц назад его брала, когда у Эли была ангина. Меня уволят.

— Значит, надо что-то придумать. Может, с соседкой договоримся?

— Нет, у нее у самой ребенок болеет. Нельзя отменить твои дела хотя бы до пятницы?

Подхожу к окну, пью кофе, рассматривая двор. Не могу пока смотреть мужу в глаза.

— Не могу, мышка. — Чувствую, как подходит ко мне, тоже смотрит в окно, приподнимая за плечи. — Пойми, нельзя мне сейчас тормозить, иначе все связи растеряются, а у меня только начало все налаживаться. Кредиты сами себе не выплатят.

Гладит меня по спине. А я напрягаюсь.

— И что теперь делать? — с грохотом ставлю чашку на подоконник. Молчим. Юра такой неожиданно ласковый, гладит меня, плечи разминает.

— Я придумал. Давай мы сегодня съездим с Элей и привезём мою маму. Она все равно собиралась к нам на Новый год. Мама очень хотела понянчиться с внучкой. Будет время сблизиться, пообщаться, — с энтузиазмом предлагает он.

— Но она же болеет?

— Да там уже все хорошо. Операция несложная. Таскать Эльку на руках не нужно. Думаю, мама будет только рада.

Молчу. Да, это выход.

— Договорились?

Киваю.

— Ну Крис… — целует меня в щеку. — Мышка, — накрывает ладонями мой живот, прижимает к себе. — Ну прости меня. Я вчера перебрал. Этот джин такой крепкий, да и с коньяком смешал, — оправдываться. — Я храпел да? — намекает на мою ночёвку не в нашей кровати.

— Да, — отвечаю, пытаясь вырваться из его объятий. Не отпускает, выправляет водолазку из брюк, поглаживая живот, ныряя пальцами под пояс, целует в шею через водолазку, в те места, где оставил засосы Максим.

— Что ты делаешь? — веду плечами, пытаясь все это прекратить. Раньше я бы даже удивилась такому напору и ласке. Юра считает себя виноватым и пытается замазать свои косяки сексом.

Я не хочу.

Не могу.

Не могу даже потерпеть, как часто это делаю. И дело не в нем, дело во мне…

— Я на работу опоздаю, — стараюсь сильно не дергаться и мягко избежать секса.

— Не опоздаешь, у нас есть минут десять, — расстёгивает молнию на моих брюках. — Мы быстренько. Хочу, не могу, давление с похмелья шпарит, — усмехается, пытается стянуть с меня брюки.

— Нет! — в какой-то панике вырываюсь, отхожу подальше, торопливо заправляя водолазку, и застёгиваю брюки.

— Крис, ты чего? — смотрит на меня в недоумении. Не привык к моим отказам. Мне всегда было проще дать ему, чем объяснять, почему нет.

— Не хочу быстренько! — срываюсь на эмоции. — Я хочу долго, очень долго. Чтобы меня любили! Любили мое тело, оно у меня есть, и я очень хочу почувствовать себя… — срываюсь я. Закусываю губы, отворачиваюсь к зеркалу, недоговаривая. Внутри словно все взрывается и кипит. Поправляю одежду, прическу.

— То есть тебя не устраивает наш секс? — Молчу.

Да, бинго!

Давно не устраивает.

Я просто ничего не чувствую, кроме дискомфорта.

— Давно?

Втягиваю воздух.

— Юр, я женщина, и у меня все по-другому. Мое удовольствие — оно в голове. И по-быстрому ну никак не получается.

— А языка у тебя нет, что ли?! — тоже взрывается, повышая голос. — Сказать ты мне об этом не могла?

— Все, я на работу. Вечером поговорим. Не разрешай Эле много ходить. По лестнице пусть не спускается. На руках ее носи.

Хватаю сумку и вылетаю из комнаты, не смотря мужу в глаза. Есть у меня язык. Говорила. Но только Юра не слышит. Да и ниже моего достоинства — просить любить меня и моё тело. Если у мужчины нет желания и он этого сам не хочет, то говорить об этом — только унижаться.

Надеваю сапоги, пальто и быстро покидаю квартиру. Застёгиваюсь в подъезде. Выхожу на улицу. Холодно. Морозно. Перчатки забыла. Да и шапка не помешает. Накидываю капюшон. Тороплюсь на остановку.

Народу много. Опять трамвай битком будет. Останавливаюсь, прячу руки в рукава. Дышу морозным воздухом, пытаясь вернуть себе вменяемость. Этот мерзавец перевернул всю мою жизнь. Кто его просил это делать?!

Несмотря на утро, накатывает такая усталость и апатия ко всему. Нет больше настроения: ни работать, ни выяснять отношения с Юрой. Хочу тишины и одиночества, но это непозволительная роскошь для меня. Всегда завидовала ни к чему не привязанным людям. Они могут сорваться в любой день и уехать куда-нибудь далеко на перезагрузку. Но в моей жизни это что-то нереальное.

— Кофе, — слышу позади себя знакомый голос. Сердце замирает. Оборачиваюсь.

Максим…

Холодно, без шапки, куртка с мехом нараспашку. Улыбается, протягивая мне большой бумажный стаканчик. А в глазах претензия, словно это я ему изменяю. Его наглости вообще есть предел?

— Холодно. Поехали, — кивает мне на свой огромный внедорожник. — Просто доедем на работу с комфортом.

Оглядываюсь на пришедший трамвай и толпу ринувшегося к нему народу. Беру стаканчик с горячим напитком, грею об него ладони и иду к машине. Максим молча открывает дверь, сажусь. Хуже не будет. Нет, я еду с ним с мыслями поговорить. Только вот слов нет. Совсем.

Парень садится за руль, берет свой кофе из подстаканника, отпивает и выезжает на дорогу.

— До сих пор мерзко? — холодно спрашивает он.