Сумасшедший домик в деревне
Шрифт:
— Она может за это в суд подать на медперсонал, — нахмурилась Полина.
— А мы будем очень милыми, — сказал Никифоров и повернулся к ней с приторной улыбочкой. — Ну, как?
— Мне нравится, — искренне ответила Полина. Он нравился ей с любой физиономией, и она не знала, что с этим делать.
Светлана Петровна Макарова оказалась пышной женщиной с толстой косой, обмотанной вокруг головы. Такую прическу Полина раньше видела только на картинах и в кино. Светлана Петровна сидела на скамейке, в садике перед домом, и читала книгу.
— Бабушка! —
— Здравствуйте, — поклонился Никифоров и посмотрел на Макарову ласково, точно продавец леденцов на обступивших его деток. — Мы в самом деле к вам, вы позволите?
Светлана Петровна отложила книгу и слегка растерялась:
— А кто вы?
— Просто люди, — успокоила ее Полина. И тут же выдала версию Никифорова:
— У нас, понимаете ли, дедушка болен…
Хоть и со скрипом, но контакт все-таки удалось наладить, и Светлана Петровна рассказала кое-что о днях, проведенных в больнице. Никаких скандалов, никаких ЧП при ней в клинике не происходило.
— Родственников пускают в отделение? — поинтересовалась Полина. — Они не ссорятся с докторами?
— Да что вы! Какие ссоры! На докторов все глядят с надеждой!
— А им надо что-нибудь.., дарить? — смутилась Полина.
— Ни-ни! — замахала руками Макарова. — В этом отношении клиника образцовая, там денег не берут.
— А как ваш лечащий врач? — мучительно покраснев, спросила Полина. — Кажется, Людмила Анохина, да?
— Хороший специалист, — с прохладной интонацией ответила их собеседница. — Знающий. Только.., слишком уж она резкая, Людмила-то. Профессия, наверное, отпечаток наложила.
— Что вы имеете в виду? — заинтересовался Никифоров. — У нас дедушка очень чувствительный, ему ласка нужна.
Светлана Петровна на минуту задумалась, потом сказала:
— Да нет, в сущности, с больными она ведет себя корректно… Просто меня неприятно поразил один эпизод. Лежала в соседней палате одна женщина, Лариса Запольская… — Полина взяла Никифорова за руку и сильно ее сжала. — Так вот, доктор Анохина не находила нужным скрывать, что эта женщина доживает последние дни. Среди людей, которые борются с тяжелым недугом и доверили себя доктору, говорить подобные вещи — просто преступление. Я тогда очень расстроилась.
— А вы не пожаловались руководству? — сочувственно спросил Никифоров.
— Нет, конечно. Что я скажу? Что случайно слышала разговор врача со старшей сестрой?
Никифоров никак не желал расставаться с мыслью вытянуть что-нибудь еще о Запольской или ее родственниках, но Светлана Петровна ничего больше так и не рассказала.
— Жаль, — констатировал он, усаживаясь за руль. — Когда она назвала фамилию Запольской, я уже сделал стойку.
— Может, попробовать что-нибудь узнать насчет картин? — предложила Полина.
— Я уже попробовал! — ответил Никифоров и поглядел на часы. — Через сорок минут у нас встреча с одним парнем, Валерой Копушкиным. Это искусствовед,
— Он, наверное, работает за деньги? — виновато спросила Полина.
— За еду, — усмехнулся Никифоров. — Я обещал сводить его в итальянский ресторан. Он обожает ризотто по-милански. Думаю, днем со столиками проблем не будет.
— А! — неопределенно сказала Полина. И тут же спохватилась:
— Я тоже пойду?
Никифоров собрался пошутить, — мол, если хочешь, подожди в машине, но тут же понял, что она воспримет это как руководство к действию, и быстро ответил:
— Естественно.
— А… В том, во что я одета, ходят в рестораны? — с некоторым сомнением спросила Полина.
На ней было маленькое эластичное платье, которое страшно понравилось Бунимовичу.
— В том, во что ты одета, ходят везде! — успокоил ее Никифоров.
Валера Копушкин был похож на рассеянного студента: милое лицо в круглых очках и прическа «я готовлюсь к сессии» — что есть на голове — все дыбом. Поцеловав Полине ручку, он ворвался в ресторан, застолбил столик в центре зала и немедленно сделал заказ. Полина в отличие от него долго разглядывала карту, и Никифорову пришлось ей помогать.
— Ну что? — спросил он, двинув к себе пепельницу и закуривая. — Что там с нашим списком?
— Я вот тут все пометил на полях, — встрепенулся Копушкин, достал из кармана рубашки лист и сунул Никифорову в нос. — Видишь? Против каждой картины написал, где она находится.
— И где? — немедленно поинтересовался тот, углубившись в текст.
— Кое-что в музеях, кое-что на руках. Я там написал, где что.
— То есть, ты хочешь сказать, — Никифоров глянул на Полину, — все картины из этого списка находятся в разных местах?
— Именно, — кивнул Копушкин. —А что, это вас не устраивает?
Их это не устраивало.
— Мы решили, что «ЧК» наверху означает «частная коллекция», — пояснил Никифоров. — И все картины принадлежат одному человеку.
— Прошу прощения, что разочаровал, — сказал Валера, отщипывая большие куски от ржаной булочки, лежащей в корзинке, отправляя их в рот и с аппетитом разжевывая. — Могу лишь добавить, что некоторые картины из этого списка совсем недавно перекочевали из частных коллекций в музеи.
— Насколько недавно? — спросила Полина.
— От двадцати до пятидесяти лет назад.
— Н-да, — негромко сказал Никифоров, обращаясь к ней. — Еще один прокол. Возможно, моя версия несостоятельна. Впрочем, подумаем об этом позже, нам заказ несут.
Официант описал подносом в воздухе круг и с большой помпой расставил блюда на столе. Никифоров, который заказал для себя телятину под острым соусом, еще только устраивал салфетку и нацеливался ножом и вилкой в мясо, а Копушкин и Полина уже набросились на еду. Оба ели с таким аппетитом, что у шеф-повара, наблюдай он за ними, должна была раза в два повыситься самооценка.