Сумчатые баллады
Шрифт:
Голубятники пожертвовали фронту 13 тысяч птиц. Но, увы, австралийские голуби оказались непривычны к новогвинейскому климату, начинали немедленно линять — и вообще приходили в физическое состояние, несовместимое с военной службой. Пришлось разводить нужных голубей на месте.
Развели.
И скоро стало ясно — без голубей никуда. Птица — не радиоволна, заглушить не получится. Подстрелить — сложно. Дешифровать в полете — невозможно. Бамбуковая клетка, вода и зерно даже в новогвинейском климате не портятся. Вес невелик — меньше чем у рации. А характер сообщений не ограничен — хоть текст, хоть карту. Запер противник огнем, связи нет — поднимаешь голубя. Натолкнулся на что—то интересное, не хочешь, чтобы засекли — поднимаешь голубя. Угодил в шторм, терпишь бедствие — поднимаешь голубя. Транспорты снабжения без голубей просто отказывались в море выходить. И не зря. Известно несколько случаев, когда суда спасали только потому, что голубь добирался до базы.
Служба оказалась настолько успешной и эффективной, что
Невоенно—морская стрельба
1900 год. Англо—бурская война. Австралийцы относятся к война едва не серьезней, чем англичане. А в сиднейской бухте застрял «Медик», корабль компании «Белая звезда». И если незанятый матрос опаснее незакрепленной пушки, то незанятый офицер опаснее незакрепленной батареи. Четвертому помощнику Чарльзу Лайтоллеру стало скучно. Повторяю, скучно. Сидней он посмотрел. Гавань облазил. С акулами познакомился. На борту все в порядке. А посреди гавани торчит как зуб крепость Форт Денисон — а в крепости довольно большие старинные орудия, с моря видно. И тут кто—то из мичманов говорит — вот бы пальнуть из такого. Все. Судьба форта была решена. Разъяснили план форта и параметры пушек. Понемножку насобирали нужное количество пороха. Добыли запал и сколько—то хлопковой массы. А потом кому—то из заговорщиков пришла в голову светлая идея поднять над фортом «бурский» флаг — уж не знаю, чей именно. Так что сшили и флаг.
И однажды ночью позаимствовали лодку и добрались до форта. Зарядили пушку (заряжали, естественно, с дула, и заряжающий — Лайтоллер — должен был выполнять эту работу, вися вниз головой с обратной стороны стены, чего не сделаешь из любви к искусству.)
Подняли флаг. Зажгли шнур. И тут выяснилось, что лодку — и без того хлипкую — волной от проходящего судна шарахнуло о берег. В борту дыра, в лодке полно воды. А шнур горит. Что—то как—то вычерпали. Лайтоллер заткнул дыру рубашкой. Мичмана гребли как сумасшедшие — знакомиться с местными акулами слишком близко им очень не хотелось. Тишина.
Добрались до берега, привели себя в порядок. Тишина. Бегом к своему кораблю в соседнюю бухточку. Тишина. Ясно. Зря гребли, погас фитиль. Могли не торопиться. Три с чем—то утра. БАААААБАХ.
Утром в городе вместо ожидаемых шума и крика вялое «Интересно, а что это было?» «Да то ли розыгрыш, то ли у нас кто—то бурам сочувствует». «Буры? Форт Денисон? Ну посидят и обратно отдадут — кому он нужен…»
Зато власти оказались на высоте. Сначала они попытались эту историю скрыть. Вот интересно, как это вообще можно было сделать, если выстрел слышало полгорода, на берегу кое у кого и стекла повылетали, а флаг наблюдали все, кто случился утром на берегу по обе стороны залива? Но попытались. Не получилось. Тогда флот начал валить на армию — мол, это ваше хозяйство, мы не виноваты, что у вас тут в военное время посреди гавани действующие пушки без присмотра стоят; а армия на флот — мол, это наши бесхозные пушки, это ваши бесхозные пушки и нечего. Кто—то пытался убедить парламент, что пушка могла выстрелить сама (вероятно, предварительно сплавав на берег и отоварившись порохом). [9]
9
А форту этому не повезло еще и во вторую мировую — единственное «боевое ранение» он получил от своих же. Американский крейсер «Чикаго «палил по японской подводной лодке — а угодил по форту. Японцы тоже, впрочем, показали чудеса меткости, умудрившись вместо цели поразить пустой берег и пловучее общежитие.
Потом к делу подключились газеты, несколько обиженные тем, что им попытались скормить такую некачественную утку.
В общем, скандал получился до конца стоянки. Авторов так и не нашли.
И все бы хорошо, да кто—то из своих же догадался, в чем было дело — и пароходскому начальству доложил. И по прибытии домой, вызывают Лайтоллера на ковер. Ну что тут думать, сам виноват. Написал заявление об уходе и пошел на ковер. Начальство высказало ему, что оно думает о такого рода шуточках в военное время, а затем — объективности ради — предложило рассказать, как это выглядело с его стороны. Заявление написано и вручено, терять нечего. Лайтоллер рассказал. Про форт, про порох, про идею с флагом, про запал, поспешное бегство, отмахивание от акул и войну армии с флотом. Начальство фыркнуло, фыркнуло еще раз, расхохоталось, порвало заявление и грозным голосом скомандовало «Марш на борт».. Но от греха перевело Лайтоллера на атлантические линии. Потому он и оказался потом вторым помощником на «Титанике». [10]
10
Последний раз Лайтоллер попал в историю в 1940, когда пришел на своей яхте «Бродяга» под Дюнкерк, чтобы эвакуировать кого можно. Яхта, на которую в теории влезало человек 20, уволокла 130. Когда спасенные узнали, что капитан — с «Титаника», то несколько человек наладились прыгать за борт. Впрочем, им быстро объяснили, что они пользуются неправильной логикой — и что человек, который от айсберга ушел, и от немцев уйдет. И как в Ла Манш глядели.
Здесь красивая местность
В 1796 на том островке посреди сиднейской гавани, где впоследствии так удачно поставили форт, был повешен некий Фрэнсис Морган. Несмотря на звонкую фамилию, преступником он был незадачливым — убил кого—то в Ирландии из—за часов, был пойман с этими часами, угодил на каторгу в Австралию и уже там повторил номер с тем же результатом. Высылать его было совершенно некуда, карта кончилась, дальше уже только пингвины. Пришлось разбираться на месте. Убийство с целью ограбления, выводы ясны, а на островке уже довольно давно виселица простаивает. Поставили ее там, правда, больше в качестве пугала огородного — дословно, поскольку остров использовали именно в качестве огорода, а виселица была призвана объяснить всю опасность попыток этот огород обнести. Но она есть. И висельник есть. Начали совмещать. И, естественно, перед казнью подсудимому предоставляется последнее слово. Выходит Фрэнсис Морган, оглядывается и заявляет, что о таких низменных и неприятных предметах как убийство и его последствия говорить нет смысла, но вот что он хотел бы особо отметить, это что «здесь у вас довольно—таки красивая гавань».
И, надо сказать, он был совершенно прав. Но гости страны еще лет 50 не могли понять, почему восхищение красотами сиднейской гавани заставляет население хмыкать, а вопрос, с какой точки ее лучше обозревать, вызывает неприличный хохот.
Перекресток. Ливень. С двух сторон к пешеходному переходу из дождя выплывают дама в строгом сером деловом костюме и с огромным ярко—желтым зонтиком и паренек в оранжевых шортах и желтой гавайке — с очень корпоративного вида серым зонтом (даже ручка, кажется, деревянная). Сталкиваются. Смотрят друг на друга. Ни говоря ни слова, обмениваются зонтиками и расходятся — уже в полной гармонии с собой и мирозданием.
Будни SBS
Приносят израильский фильм. Говорят — слушай, тут 6–7 субтитров русского, только что обнаружили, нужно срочно. Слышно плохо, русских монтажных листов нет, только английские — но уж сделай как—нибудь. Главное, чтобы сегодня.
Ну ладно. Беру. Слышимость и правда чудовищная. Какие—то третьестепенные персонажи через улицу перекрикиваются. И с жутким акцентом.
Час я со всем этим бьюсь, по английским листам восстанавливаю, сохраняю — и иду в контору, объяснять, что оно сделано, но что за качество я не ручаюсь.
— О, — радостно кричат мне, едва завидев, — не нужно эту программу делать. Мы тут с производителями связались, они сказали, что это и не русский вовсе, а чешский.
— Поздно, — говорю я голосом лорда Байрона посреди Миссолонги. — Переведено.
Из криминальных новостей: «Двое грабителей получили больше чем ожидали, захватив ночной клуб в Сиднее, Австралия, где за дверями в зале проходило собрание 50 заезжих байкеров. Ворвавшись внутрь и угрожая ножами, грабители потребовали всем лечь на пол и достать деньги. Повара и сотрудники ресторана бросились убегать через кухню. Услышав, что их ресторан грабят, байкеры ох@@ели. 50 человек вскочили с мест и ломанулись стадом через двери зала, хватая по пути в руки стулья. Увидев эту толпу, уже о@@ели грабители. Бросив все, они попытались скрыться, один спрыгнул с 3–го этажа. Оба были пойманы приехавшей полицией». [11]
11
Автор истории — Mithrillian.
Будни мультикультурализма
Сушечная, она же сушатница. Человек отсчитывает деньги у кассы.
— Вот, ну где же, ну как его, ага, — переходит он на английский, — three fifty.
— Thankyou. — отвечает японка за кассой.
— Аригато. — радостно сообщает клиент.
И получает в ответ не менее радостное слитное
— Tipa niezachto.
Они же
У приятелей приятелей — собака. Всем хорошая собака, овчарка келпи. Одна беда, в старости наладилась она все время с собой разговаривать, как оно, вообще—то, в старости часто бывает. Но поскольку она — собака, то и разговаривает она соответственно. Лает. А поскольку глуховата, то лает громко, чтобы себя хорошо слышать. Хозяева были этим несколько расстроены и обратились к врачу. Врач объяснил им про старость и про слух — а от себя добавил, что есть теперь в Штатах такие ошейники, противолаятельные. Специальные. На вибрацию и звук реагируют. Один вариант слегка собаку током бьет, а второй, более гуманный, цитронеллой собаке в физиономию ее собачью прыскает — а животным это не нравится, ну и отучаются они.