Сумерки большого города
Шрифт:
Там громоздились, по словам моего дворника, разнообразные столовые приборы, драгоценный фарфор, вызолоченные вазы, статуэтки пастухов и пастушек, серебряные супницы, старинные часы с какими-то фигурками, мелкое столовое серебро и – картины!
У мужиков не было с собою огня, и поэтому они только на следующий день смогли извлечь найденные сокровища из подвала. Скрыв свою находку от всех, они поделили все «по-честному». Чтобы никому не было обидно, они бросили жребий, кому что достанется.
Для них было очевидно,
И, только вернувшись со своей частью добычи в город, наш дворник осознал, что он и понятия не имеет о том, как же сбыть все это добро с рук, не вызвав при этом ненужных подозрений.
Тут-то я наконец понял, почему именно меня он подловил на пороге подъезда и выбрал в качестве своего конфидента!
С кем еще из жильцов нашего дома он бы обсудил то, как ему сбыть с рук эти предметы старины? Я никогда не считал нужным скрывать от кого-либо свой интерес к антиквариату. Все соседи видели, как я не позволил одной молодой семье выкинуть старое, побитое и исцарапанное пианино прошлого века, выкупив его за смешные деньги. И кое-кто впоследствии распускал слухи, что я неплохо на этом нажился, продав инструмент в антикварный магазин после незначительной реставрации.
Так что наш дворник сделал верный выбор, поведав свою историю именно мне. Как вскоре выяснилось, ему по жребию досталось несколько посеребренных вилок и ложек, старинные часы с фигурами и две картины.
Картины-то и смущали его больше всего, потому что если ложки и даже часы еще можно было списать на некое наследство «от бабушки», то картины явно выбивались из такой простенькой версии.
Я попросил его показать мне полотна, и дворник, помявшись для порядка, достал из-за дивана два пыльных холста в облупившихся рамах. Одна из них меня совсем не заинтересовала – на ней был изображен какой-то стандартный итальянский пейзаж, писанный явно начинающим студентом Академии художеств, впервые поехавшим по стипендии в Италию – в страну «колыбели искусств».
Зато второй холст оказался вещицей совсем другого сорта! Он был явно старше первой картины – на несколько столетий, по крайней мере, и я решил, что принадлежит он какому-либо мастеру голландской школы. Картина сильно потемнела и потрескалась, но все же можно было различить некоторые детали натюрморта.
Я сразу же решил, что оставлю эту картину себе, но не показал дворнику вида, что я заинтересовался, чтобы этот хитрый мужик не вытянул из меня больше денег, чем я мог тогда ему предложить.
Я небрежно пообещал ему помочь с оценкой столового серебра и часов, чтобы в антикварном магазине его не надули. А о картинах я сказал, что они наведут власти на ненужные подозрения, и что я готов их купить за небольшую сумму, поскольку полотна эти могут считаться дорогими только потому, что они такие старые.
Моего собеседника убедило это объяснение, и через несколько дней, когда уже стемнело и все жильцы улеглись в свои кровати, дворник постучал в мою дверь, быстро вручил мне завернутые в бумагу картины, схватил приготовленные мной деньги и убежал к себе в котельную.
Все то время, что я жил в том провинциальном городке, свое приобретение я никому не демонстрировал – во избежание каких-либо проблем. Но, переехав в Москву, я перестал его скрывать. Из-за этого и произошел один весьма неприятный инцидент, о котором ты, сын, скорее всего, совсем не помнишь...
Как я уже упоминал, обе картины оказались в весьма плохом состоянии, особенно натюрморт, так как он был старинным. Несколько десятков лет, проведенных им в сыром подвале, чуть было его не погубили. В нормальных условиях процессы разрушения полотна приостановились, но полностью они не прекратились.
Так что однажды один из моих знакомых посоветовал мне обратиться к какому-нибудь художнику, который должен знать, что следует предпринять, пока краски совсем не осыпятся с холстов.
Я всерьез задумался над этим вопросом, и действительно, вскоре мне присоветовали одного подходящего человека, квалифицированного специалиста из Ленинграда, не склонного задавать своим клиентам лишние вопросы. Он взял мои картины к себе домой на несколько месяцев, в течение которых собирался провести все необходимые для закрепления старых красок процедуры.
Однако работа по восстановлению голландского натюрморта оказалась для этого реставратора не по зубам. Чтобы понять, что ему делать, он начал приглашать для консультации различных своих друзей-реставраторов. Им – чтобы не выдать меня – он рассказывал, что картина – его собственная и что он сам ее нашел в каком-то старом доме, в провинции.
Так что теперь о голландском натюрморте знали многие – и многие его видели своими глазами. Но само по себе это было еще не очень опасно. Зато чуть позже случилась трагедия, из-за которой я и по сей день вынужден скрывать свою законную собственность от людей, как какой-нибудь подпольный фанатик-коллекционер!
По этой же причине я не могу избавиться от своих картин, продав их в открытую.
На самом деле, я в точности не знаю, что именно тогда произошло, но «мой» художник-реставратор неожиданно погиб, – вскоре после того, как я забрал у него картины и расплатился с ним.
Возможно, мастер слишком бурно отпраздновал получение гонорара за свою работу, и, как это часто бывает, уснул с тлевшей в его руке сигаретой... Я был тогда в отъезде. Вернувшись домой через два дня, я узнал, что его дом выгорел почти дотла, а сам он погиб.