Сумерки мира
Шрифт:
Два тела настолько переплелись в яростном, смертельном объятии, что было трудно понять, кто из них – салар, а кто – Перевертыш. Им самим, во всяком случае, это было уже безразлично. Сигурд осторожно высвободил левую руку убитого салара, разорвал рукав…
Потом проделал то же самое с его напарником.
– Все, – отрывисто сказал Ярроу. – Все браслеты. Чистого неба вам, уходящие в последний раз… И тебе чистого неба, гордый вождь Оркнейских лесов, несущий свою ненависть, подобно знамени… Тварец Эхион был мудр – ты был горд. Но, увы, оба вы – были…
– Этот Изменчивый шел не один, – перебил
Солли коснулся пальцами влажной, мягкой земли.
– Но это не могла быть его женщина, чтобы за нее стоило умирать. Они ведь различных кланов. Вот…
И Сигурд наконец увидел маленький след острого копыта.
– Оркнейская лань…
Торжествующий вой колыхнул зыбкие вершины Ра-Муаз, и Ярроу понял, кого гнала их стая через предутренний туман.
…А волки так и не смогли понять, почему добычу нельзя есть, а надо зарывать в землю, да еще так глубоко, что это никак нельзя было считать запасами.
За входом пещеры просыпался ставший неестественно безопасным лес, и Солли казалось, что нечто умерло в нем, – нечто прошлое, щемящее и бесконечно ценное. Что-то умерло и что-то рождалось.
Восходило солнце.
– Горящий Орхасс у столба, – пробормотал Солли.
– Мертвый Ойгла на улицах Калорры, – эхом отозвался Сигурд.
Память звала Уходящих за ответом.
И они нырнули в переход, ведущий к залу живых сталагмитов.
Прошлое ждало их. Прошлое было у них впереди. И они окунулись в каменное море ушедшего времени.
Чтобы настоящее когда-нибудь смогло стать прошлым.
…Калоррианцы быстро и весьма успешно продвигались вперед, не встречая на своем победоносном пути серьезного сопротивления, – полки Согда были поспешно стянуты к столице, вплоть до легкой конницы племен Бану, и границы оказались оголенными. Армады Калорры мгновенно поглотили несколько рудников, казавшихся непривычно и неприятно вымершими, – куда делись бесы-рабы, никто так и не сумел понять, – сожгли с полдюжины горных пограничных селений и, пополнив запасы воды и продовольствия, двинулись дальше – через пески Карх-Руфи, через оазисы Сарз и Уфр, по Большому Масличному перегону… дальше, дальше…
Они рвались на восток, к Согду, – столице империи, колоссу на глиняных ногах; к тучным степным пастбищам и пахотным землям, рассчитывая сбросить противника в ленивые глубокие воды Тессийского моря. Слухи о восстании бессмертных полностью подтвердились, и трусливым согдийцам сейчас, скорее всего, было не до вторжения.
Разве что бесы – восставшие, далекие и неправдоподобно легендарные, – те самые бесы… Ну что ж, кем бы они ни были, они наверняка поддержат завоевателей, ниспровергших столь ненавистный им Согд. И тогда давнишний спор цивилизованного одряхлевшего Согда и юной варварской Калорры закончится раз и навсегда!…
…Пятитысячная армия уверенно шла через пустыню, ведомая купленными проводниками, из которых последний куда-то исчез позапрошлым утром, – шла, оставляя за собой насколько хватало глаз огромную полосу взрытого, разметанного песка, – вот так же горячий ветер разметет скоро прах тех, кто еще недавно грозил восточным рубежам Калорры, каждый раз отшвыривая доблестных каллов через перевалы Ра-Муаз…
Они уже почти дошли до Сифских источников, откуда до Согда оставалось не более четырех дней пути, когда из-за барханов навстречу передовым отрядам вышли люди. Человек пятьдесят, все в одинаковых блестящих плащах и без оружия.
Эта странная процессия на миг замедлила свое неспешное движение и продолжила идти к калоррианцам.
Ехавший впереди отряда телохранителей военачальник Симад Арродхский с презрительной улыбкой взирал на жалкую горстку обреченных. Ради них не стоило даже разворачивать головной полк в боевые порядки. Симад распорядился взять этих олухов живыми, затем допросить с пристрастием и по мере приближения к источникам – повесить на деревьях (что?… ах да, пустыня… ну, в оазисах-то обязаны быть деревья!), повесить всех, кроме тех, кто согласится стать проводниками.
Однако глупые смертники в дурацких плащах не стали интересоваться потребностью Симада в проводниках. Они вообще ничем не интересовались, а им самим проводники были явно не нужны.
Когда до передового отряда каллорианцев оставалось не более тридцати шагов, приближающиеся безумцы перешли на бег, очертания их фигур заколебались, потекли – и дальше началось страшное.
Никто не успел рассмотреть, как выглядели те чудовищные твари, которые с низким громовым ревом буквально вгрызлись в мгновенно смешавшийся строй. А те несчастные, кто все-таки сумел их рассмотреть, уже ничего не могли рассказать – от клыков и когтей чудовищ не спасали даже знаменитые кольчатые нагрудники, а взмахи хилых на вид передних лап отрывали людям головы вместе со шлемами. Ревущий кровавый водоворот смерти стремительно расширялся, поглотив уже весь передовой отряд, и с изумлением и ужасом взирал Симад на разорванные в клочья тела своих личных телохранителей, павших на багровый слипшийся песок.
Пока воины опомнились и в их воспаленном сознании возникло понимание, что твари так же смертны, как и люди, – многие были растерзаны, и страх несся впереди ожившего кошмара, скрежеща чешуей и глядя в глаза самых смелых стоячими омутами бесстрастных змеиных глаз. Симад Арродхский судорожно пришпорил своего жеребца, выхватывая кривой меч, но жеребец взвился на дыбы, подпруга лопнула, и последнее, что успел увидеть в этой жизни гордый военачальник, была ухмыляющаяся пасть с острым частоколом белоснежных клыков…
Обезумевшие воины – несколько десятков несчастных, оставшихся от авангарда, – в панике попытались было спастись бегством, но на их пути уже ощетинился копьями железный вал панцирной пехоты – ветеранов, поседевших в сражениях и разучившихся отступать. Фаланга смела трусов, и на бесновавшихся в чаду побоища ящеров двинулась живая стена сверкающих на солнце отточенных наконечников, длиной в добрых полтора локтя…
И вот тогда из-за барханов снова вышли люди.
Вышли толпой, нестройной цепью, мгновенно переходя на какую-то завораживающе неспешную рысь. Их было больше, чем тварей, но тоже бесконечно мало перед приходившим в себя воинством.