Сумерки зимы
Шрифт:
Они уже дошли до деревьев, и в сумерках ориентироваться стало сложнее. Чандлер показал на кованую скамью, они сели. Макэвой поежился в своем теплом пальто, ветер покусывал открытые участки кожи. А Чандлеру было все нипочем, кожа да кости, куртка нараспашку, под ней одна майка – и ничего. А на вид такой доходяга, бледный, и парок, вылетающий изо рта, – ну точно облачка сигаретного дыма.
– А как вам это удается? Как находите человека?
– Не так уж это и сложно. – Чандлер усмехнулся. – Берешь последний известный адрес и садишься за телефон. Местные рыбаки – тесная компашка, и память у них долгая. И недели не прошло, как я
– И вы встречались с ним лично?
– Лишь однажды. Кэролайн была в Штатах, а ей требовалось подписать договор. Я отправился в Саутгемптон за счет телевизионщиков, и мы пропустили пару пива в любимом пабе Фреда. Приятный старик, право слово. Лучше было бы написать книгу, чем снимать фильм, но мои карманы не сильно-то глубоки. Так нынче устроен мир. Пытаешься заполучить контракт – никто пальцем не шевельнет. Не интересно им. Сплошь биографии знаменитостей и долбаные мемуары про несчастную жизнь.
В голос Чандлера вернулась пропавшая было горечь. Макэвой наблюдал, как писатель шарит левой рукой под скамьей. Внезапно он выудил оттуда бутыль односолодового.
– Вот ты где, малыш. – Отвинтив пробку, он сделал мощный глоток из горлышка.
В подступающей тьме Макэвой во все глаза рассматривал Чандлера. Тот менялся прямо на глазах.
– Веб-сайт уверяет, что курс лечения стоит тут пять тысяч фунтов. Деньги, потраченные с умом, да?
– Уж и не знаю, что доставляет больше удовольствия, сама выпивка или эти тайны, – хохотнул Чандлер.
– Так вы сами ее припрятали здесь?
– Мой сосед. Ради меня на все готов.
– Ясно.
Они сидели еще минут двадцать. Вечерние сумерки медленно наливались тьмой. Снег неуверенно ложился на влажный гравий дорожки и таял. Они разговаривали про Гулль. Макэвой ежился, грел руки в карманах.
В конце концов разговор снова свернул к Стейну.
– Вы так и не поинтересовались, при чем тут уголовная полиция, – сказал Макэвой, наблюдая, как Чандлер приканчивает остатки виски. Странно, но ему не предложил и глотка.
– Сестра Фреда замужем за каким-то полицейским чином. Надо думать, вы оказываете кому-то услугу Макэвой позавидовал проницательности и эрудиции этого пьянчуги.
– Так что ей передать? – спросил он.
– Скажите, что Фред был отличным парнем. Веселым старичком, набитым байками. Что он вовсе не боялся вспоминать про то, что с ним случилось, сидя в пабе с пинтой в руке, зато до у серу боялся этого сраного сухогруза, куда его затащили-таки телевизионщики, где он должен был плясать для них, точно макака дрессированная.
В голосе его снова зазвучало раздражение. И горечь. Едва ли не злоба.
– Кажется, вы не особо высокого мнения о тележурналистике.
– Заметили-таки, да? – Чандлер сплюнул. Закурил последнюю сигарету из пачки. – Падальщики с чековыми книжками.
– Тем
– А у меня что, был хоть один хренов шанс отказаться? Сынок, у меня от роду один-единственный талант. Я умею писать. Ну, два таланта, если посчитать еще и умение уболтать первого встречного. И что, мое имя красуется на каждой книжной полке в этой чертовой стране? Пшик. У меня халупа на востоке Англии, и даже останься у меня права, машину купить было бы не на что. Весь мизерный гонорар за книгу уходит на то, чтоб напечатать следующую.
– Мистер Чандлер, я…
– Нет, сынок, ты угодил в самое яблочко. Как писатель я ничтожество. Получаю больше писем с отказами из издательств, чем могу переварить, мать их. Но посади-ка Кэролайн Уиллс перед телекамерой, сунь в стариковскую клешню чек на кругленькую сумму – и телевидение озолотится, мать их. А труд-то мой! Идея моя!
Макэвой поднял руку, останавливая Чандлера.
– Идея? Мне казалось, это мисс Уиллс связалась с вами…
Чандлер раздраженно фыркнул.
– У меня их миллион, этих долбаных идей. Весь блокнот исписан. Если я накатаю достаточно набросков, может, однажды какое-то издательство придет в восторг. Фред тоже был там. Одна из старых задумок, книга о случайно выживших. О людях, едва не откинувших копыта. О тех, кто невредимым выбрался из заварухи, в которой сгинули все прочие. Я даже не успел приступить к поискам Фреда, не говоря обо всех прочих, когда на мой коврик у двери спикировало очередное письмо с отказом. Вот тебе моя жизнь, сынок. Вот почему я тут. Вот почему я торчу здесь, черт меня подери!
Чандлер вскочил. В темноте Макэвой видел светящийся кончик сигареты, который ходил ходуном.
– Мистер Чандлер, прошу, если вы немного успокоитесь…
Чандлер загасил сигарету прямо о ладонь. Сунул окурок в карман.
– Мы закончили?
Злой и озадаченный Макэвой не нашелся с ответом. Кивнул молча. Приподнялся, прощаясь с Чандлером, и снова опустился на скамью. Послушал, как тот удаляется, подволакивая ногу. Разболелась голова. В мозгу царила каша из обрывочных мыслей.
Что я здесь делаю? Что такого важного я узнал?
Возвращаясь к машине, Макэвой ощущал себя стариком. Хотелось подключить мозги к компьютеру и удалить все эти непонятные фрагменты. Или связать их воедино. Распознать, что там нашептывает подсознание.
Дверца хлопнула, отсекая его от набравшего силу снегопада. Макэвой закрыл глаза.
Включил мобильник.
Прослушал оставленные сообщения.
Суровый разнос от Фарао.
Совет Хелен Тремберг поскорее позвонить боссу.
Глава 3
Макэвой крутил настройку автомобильного радио.
18.58. Две минуты до выпуска новостей.
Внешняя полоса на трассе А180, плавный съезд к металлической арфе моста через Хамбер. Поначалу проезжая полторы мили асфальта и стали, которыми Йоркшир, как стежками, пришит к Линкольнширу, он неизменно восхищался, но теперь новизна ощущений осталась в прошлом, уступив место сожалениям по поводу трех фунтов, в которые обходится объезд.
Макэвой почувствовал, как тряхануло машину при переходе шоссе в мост. Ощутил вибрацию яростного ветра, который хлестал вдоль реки так, словно спешил как можно скорее прорваться в глубь страны.