Сумерки зимы

Марк Дэвид

Макэвой и Тремберг обменялись взглядами: этот милый старик заслуживал откровенного ответа.

– Пожар в больнице не был случайным, – сказала Тремберг. – Кто-то нашел нужную палату, облил парня горючим для зажигалок и бросил спичку.

– Господи! – задохнулся Рэйкрофт и глянул на Макэвоя, тот кивком подтвердил слова напарницы.

– Именно этого человека вынесли из огня в доме вашего соседа. По отчетам, алкоголь в его крови просто зашкаливал. Почти смертельная доза. Все говорит о том, что по дороге из паба он забрел в чужой дом, закурил и

ненароком поджег себя. Но установить личность нам удалось. Имя Тревора Джефферсона не кажется вам знакомым?

– Джефферсон? – вздрогнув, повторил Рэйкрофт. – Уж не тот ли Джефферсон, что потерял всю семью при пожаре несколько лет назад? Буквально в квартале отсюда?

Макэвой ждал. Надеялся, что у Тремберг достанет выдержки разыграть карту не торопясь, не подсказывая свидетелю нужные слова.

– Совершенно верно, сэр. Жена Джефферсона, двое детей и приемный сын скончались от полученных ожогов.

– Ясно. – Рэйкрофт потер ладонью лицо. – Уж несколько лет прошло, так ведь?

– Да, сэр.

– Господи боже. – Он похлопал по карманам вязаного жилета, достал жестянку с табаком и с рассеянной сноровкой быстро свернул тонкую самокрутку. Прикурил от спички. Его манера держать папиросу напомнила Макэвою отца: огонек спрятан в ладони, самокрутка зажата между большим пальцем и остальными. Прикрыта от ветра и чужих глаз. – Значит, поделом ему, – выдохнул Рэйкрофт после очередной затяжки.

– Сэр? – Макэвой постарался не выдать напряжения в голосе.

– Этот мерзавец сам устроил тот пожар. Убил семью своими руками и ни дня не отсидел за это. Сдается мне, кто-то решил отплатить ему тем же. Очень прошу: перед тем как надеть на убийцу наручники, пожмите ему руку.

Глава 5

Через два часа после разговора с Джеком Рэйкрофтом у Макэвоя и Тремберг уже сложился довольно исчерпывающий портрет человека, чью гибель они расследовали. Неопрятный, эгоистичный, раздражительный и жестокий – желтая пресса с готовностью навесила бы на него ярлык «воплощение зла». Впрочем, Тремберг выразилась еще удачнее, заявив, что «грязный ублюдок» куда лучше подойдет для дорогого усопшего, чем любой из психологических терминов, предложенных Макэвоем, который успел занести в свою базу данных скудные заметки по делу.

Тремберг щелкнула мышкой, и монитор заполнили снимки обожженных, обугленных трупов. Оба полицейских с трудом подавили желание отвернуться. Почерневшие, истерзанные пламенем тела явно принадлежали детям.

От дверей донеслась зычная отрыжка, и напарники резко обернулись. Мясистые ладони сержанта Лайнуса сжимали исходящую паром кружку. Сержант перекрыл своим массивным телом льющийся из кордиора свет, и в комнате тотчас сгустились тени. Протяжно зевнув, толстяк глотнул пойла, от которого шел манящий мясной дух. Макэвой сообразил, что хозяин кабинета решил порадовать свое объемистое брюхо не кофе, а разогретой мясной подливой.

– Та еще история была, – сказал Лайнус, отирая рот тыльной стороной ладони. – В жизни не видел ничего

подобного. Дым рассеялся, а там прямо вылитые Помпеи. На лице младшего пацана даже выражение читалось. Хотел бы я сказать, что оно казалось мирным, вроде как он уснул. Ничего подобного. Такое лицо, точно он умер в страшных муках.

– Хреново тебе пришлось, – посочувствовала Тремберг.

– Не то слово.

Тремберг обвела взглядом кабинет Лайнуса: сырые стены, давно пожелтевшие плакаты и до дыр истертый ковер.

– А я гляжу, ты не скучаешь по уголовному отделу. Такой у тебя здесь уют.

Не замечая сарказма, Лайнус согласился:

– Двадцати лет вполне достаточно, родная моя.

– Найдется время, чтобы ввести нас в курс дела? – спросил Макэвой, старательно изображая, что следствие обречено зайти в тупик, если только Лайнус не уделит им пары минут своего драгоценного времени. – Краткого обзора хватит.

– Я ж и по телефону сказал, рад буду помочь.

Изучая материалы старого дела, Макэвой не мог избавиться от ощущения, что расследование велось кое-как. Как тут не винить стоящего перед ним ленивого неряху? Макэвою чудилось, будто обугленные детишки укоризненно таращатся ему в затылок.

– Да там с самого начала было ясно, что папаша, так сказать, и надавил на курок. Ни единой отметины на уроде. Прямо руки чесались самому их наставить.

Макэвой ткнул пальцем за спину, на монитор:

– В отчете экспертов сказано, что поджигатель использовал горючее. Бензин для зажигалок. Первые выводы показывают, что то же вещество пустили в ход и на вчерашнем пожаре в Королевской больнице Гулля. И в том доме, накануне. Ты вот считаешь, что Джефферсон виновен, так? А что, если нет? Что, если убийца, на чьей совести гибель его жены и детей, вернулся, чтобы расправиться и с ним?

Лайнус обдумал эту версию.

– Все возможно, дружище. Но лично я не сомневаюсь, что Джефферсон сам устроил тот пожар. И, похоже, кто-то решил, что око за око – подходящая расплата.

В кабинете стало тихо. Макэвой подумал, что настала, черт возьми, пора отбросить учтивость.

– Но ты не предъявил Джефферсону обвинение, верно? И кто-то учинил над ним самосуд только потому, что убийца ушел от наказания. Как я погляжу, никто тут и пальцем не шевельнул, чтобы упечь его за решетку.

Побагровевший Лайнус шагнул вперед:

– А ну, погоди-ка… Мы провели тщательное расследование. Просто не смогли доказать вину!

– «Тщательное»? – презрительно фыркнул Макэвой. – Да репортеры «Дейли мейл» перетряхнули прошлое этого парня куда тщательнее. Восемь пожаров! Восемь пожаров по прежним адресам. И это не показалось странным?

– Мы знали, что у него вечно что-то горело, там и сям, – Лайнус взмахнул толстыми руками, едва не расплескав содержимое кружки. – Он извещал о них городской совет, а не полицию. У нас ничего на него не было, кроме пары приговоров по делам о жульничестве в юности да пьяного нападения на констебля за год до последнего пожара.