Сумерки зимы
Шрифт:
В миг возвращения в мир реальности Макэвой чуть ослабил хватку и тут же получил сильный удар в лицо, голова дернулась, снова ударяясь о стену. Макэвой разжал руки, боль автоматной очередью прошила позвоночник, финальным фейерверком взорвавшись в голове. Он едва успел перехватить следующий сокрушительный удар.
Для настоящей драки здесь попросту не хватало места. Макэвой не мог даже размахнуться как следует. Не мог броситься вперед, опасаясь наступить на Энжи Мартиндейл.
Он принял еще один удар, в грудь.
Лягнул. Промазал. Ударил правой рукой, но кулак пропорол лишь пустоту там, где миг назад находилась голова нападавшего.
Господи,
И тут его захлестнула ярость. Истинное, на хрен, бешенство. Тело пронзила электрическая судорога ярости, неукротимой, разрушительной.
Оттолкнувшись ногой от стены, он метнул корпус вперед, перехватил стремительно мелькающие руки противника. Перелетев в прыжке тесноту, где уже ничего невозможно было разобрать, заскользил, приземлившись по залитому кровью полу, и с наслаждением услышал глухой удар, с которым враг врезался в туалетную кабинку. С диким ревом Макэвой навалился на него. И ощутил, как тот обмяк. Обеими руками, как тисками, он зажал голову, обтянутую шерстью, и ударил о дверь кабинки. Раз, другой. Затем вцепился в горло, а второй рукой принялся наносить удары в живот. С удовлетворением уловил судорогу, скрутившую тело мерзавца. Замахнулся, собираясь нанести завершающий сокрушительный удар.
Дверь туалета распахнулась.
В проеме стояла Хелен Тремберг, занеся над головой складную полицейскую дубинку. Точно регулировщик на перекрестке.
Хелен открыла рот. Объявить человеку в черном, что он арестован? Сказать Энжи Мартиндейл, что она будет жить? Она не успела сказать ни слова.
Стремительным движением человек в черном выхватил нож. Откуда тот появился, из кармана или рукава, Макэвой не видел, но только что противник, скрючившись, валялся на полу, и вот уже его рука, сжимающая нож, описывает широкую дугу, которая упирается в руку Хелен Тремберг.
Вопль Макэвоя раздался раньше крика Тремберг, а уже через мгновение теснота уборной зазвенела от боли и отчаяния.
Человек в черном, непостижимым образом оказавшийся на ногах, схватил Тремберг и в балетном па швырнул ее на Макэвоя, который пытался сохранить равновесие на скользком полу. Хелен врезалась в него всем телом, и полицейские рухнули подле распростертой Энжи Мартиндейл.
К тому времени, как Макэвой снова вскочил, дверь туалета уже стукнула, захлопываясь. Он толкнул ее и выскочил в зал, где угодил в настоящую чащу из чьих-то рук и ног; его хватали и дергали со всех сторон. Макэвой с грохотом упал на деревянный пол, перекатился на спину, отбиваясь от нападавших, которые все пытались прижать его конечности к половицам.
Ему все-таки удалось вырваться, вскочить, но тут чья-то рука, вынырнувшая сзади, сдавила ему горло.
Макэвой повалился на спину, прижав человека к металлическому поручню стойки. Человек судорожно выдохнул.
– Полиция… – прохрипел Макэвой. – Полиция.
Давление на шею резко ослабло. Макэвой оглядел людей. С полдюжины выпивох всех мастей, завсегдатаи «Медведя». Два коренастых толстяка, парень средних лет в шортах не по сезону, миниатюрная женщина с коллекцией сережек в ушах, старик с седым чубом под Элвиса и высокий, похожий на оживший скелет мужчина в белой рубахе с пустым, кажется, рукавом.
– Мы думали… – пробормотал кто-то.
Макэвой продрался сквозь толпу. Перепрыгнул через валяющуюся входную дверь и вылетел на улицу.
Лихорадочно закрутил головой, осматриваясь. Налево. Направо. Назад, в утробу бара.
И вверх, в небо, уже понимая, что человеку в черном удалось скрыться.
Макэвой вглядывался в черные, налитые снегом облака и выкрикнул то единственное, что могло передать его чувства:
– Блядь!
Глава 8
– Ни слова, – велела Фарао. – Даже, на хрен, не дышите.
Зайдя за стойку, она сняла с полки бокал на полпинты. Внимательно изучив его, налила на два пальца водки и осушила одним глотком.
Следственная группа собралась в пабе «Уилсоне». Колин Рэй развалился на стуле, узел галстука болтался чуть ли не до пупа. С самодовольным видом Рэй перемалывал никотиновую жвачку. Шарон Арчер, разумеется, устроилась рядышком. На столе перед ней – надорванная пачка крекеров, которыми она старалась хрустеть по возможности тише.
Софи Киркленд и Бен Нильсен подпирали стойку, наблюдая за Фарао. Они прибыли несколько минут назад, бухтя насчет неудобств парковки и стряхивая снег с волос на пол, заляпанный грязными следами.
Макэвой приходил в себя, облокотившись на игральный автомат у бокового входа в бар. Сквозь заиндевевшее стекло он видел ядовито-желтый жилет патрульного. Еще два констебля несли вахту у разбитой двери основного входа. Улицу перед пабом успели перекрыть, но толпа собралась нешуточная. Когда Макэвой в последний раз высовывал голову в дверной проем, кое-кто из зевак уже открыто гоготал. Вряд ли стоит упрекать их в том, что беды Энжи Мартиндейл они приняли равнодушнее, чем коп из другого города. Коп, спасший ей жизнь.
Фарао так и стояла за барной стойкой – глаза закрыты, размеренно дышит. Прошло с полминуты. Затем, не проронив ни слова, достала из кармана куртки пачку сигарет, закурила и с наслаждением затянулась.
– Она не погибла, – наконец заговорила Фарао. – Это хорошая новость. – Снова затянулась. – Хелен Тремберг тоже поправится. Еще одна хорошая новость. – Новая затяжка. Новая струйка дыма. – А вот и новость похуже: со мной связался помощник главного констебля Эверетт и потребовал ввести его в курс дела. Похоже, он был на каких-то похоронах вместе с суперинтендантом центрального участка Гримсби, когда дежурный позвонил тому с вопросом, стоит ли посодействовать отделу борьбы с особо опасными преступлениями и выбить дверь одной из квартир в центре города. Эверетт спросил меня напрямик, как именно Энжел Мартиндейл связана с расследованием убийства Дафны Коттон. Или с делом Тревора Джефферсона, раз уж на то пошло. Вы ведь помните эти фамилии, так? Ну вот, помощник главного констебля просит расписать ему, чем мы заняты, вплоть до мелочей. И терпеливо ждет, когда его просветят. А я не то чтобы сильно рада звонку. И вовсе порчу себе настроение, сообразив, что отвечать нечего: я в жизни своей не слыхала имени Энжел Мартиндейл. И понятия не имею, с какого перепугу двое моих сотрудников настаивают на том, чтобы несчастный констебль вышиб ее дверь и убедился, что она жива и здорова.
Макэвой поежился. Открыл рот. Закрыл.
– И вот я в Гримсби, – продолжала Фарао. – Одна из моих подчиненных истекает кровью. Второй размахивает куском вязаной шапки. В туалете паба расселась дамочка с порезанной мохнаткой. И у меня по этому поводу масса вопросов. Как считаете, может, сейчас самое время дать мне ответ-другой?
В баре повисла тишина. Колин Рэй развел руками, оглянулся и подмигнул Макэвою, в его подмигивании не было и намека на дружелюбие. Шер Арчер тоже обернулась, за ней – Бен Нильсен и Софи Киркленд, хоть взгляды у них и не такие едкие. Все глаза прикованы к нему.