Сумерки
Шрифт:
Андрийко молчал, а в душу его впервые закралось сомнение и обида, что начатая борьба может и не завершиться успешно!..
Через два дня после игрищ гости разъехались, и хотя Юрше не удалось поднять волынское боярство, всё-таки немало молодёжи стало с тех пор наведываться в Луцк. Андрийко должен был в качестве хозяина их принимать в замке, водить в город ко всяким купцам, слушать бесконечные рассказы: о конях, собаках, пожалованиях, чествованиях и ещё о затаённой мечте почти каждого, гербах и грамотах. Тщетно старался молодой Юрша заинтересовать их борьбой, которая велась на пограничье.
Так прошёл январь. Февраль начался страшными метелями. На сретение свирепый западный ветер завеял снегом стены замка до половины. Мороз ослаб, ко порывы ледяного ветра выдували из каждого остатки тепла, так что холод давал себя чувствовать больше, чем в январскую стужу. У Андрийки оставалось больше свободного времени, посланцы не приходили, и гости покинули Луцк. Остались только молодой Прокоп Бабинский и Горностай. Бабинский подружился со Сташком, а Горностай с Андрием, и каждый вечер молодые люди сходились в комнатушку над задней калиткой замка, где жил Андрий, чтобы, усевшись у большого очага, поужинать и перекинуться словом перед слом.
Однажды на закате, в двадцатых числах, кто-то увидел из окна замка у переправы через Стырь красную хоруговку на длинной жерди. Все обитатели кинулись к окнам и на заборола. Съездивший туда боярин вскоре принёс красный шарф. Все внимательнейшим образом его осмотрели, но кому он принадлежит и что означает, так и не догадались.
На другой день, в полдень, Андрийко встретил на майдане пани Офку в сопровождении Сташка, Марины и двух неотступных татар. Андрийко, согласно рыцарскому обычаю, которому научил его Сташко, глубоко поклонился старостихе, а она с любезной улыбкой кивнула в ответ головой. Однако когда молодой человек двинулся дальше, красавица остановила его движением руки.
— Куда вы спешите, рыцарь? Почему не хотите поговорить со мной? Неужто я чем-нибудь вас разгневала?
— Меня, пани? — воскликнул Андрийко. — Слишком высоко вы стоите, чтобы мой гнев мог достичь до вас, я не смею даже судить ваши слова и поступки, а не то что гневаться.
— Коли так, то я осмелюсь напомнить, что вы на службе. Правда, она не обременительна, но что может потребовать всеми покинутая слабая женщина, служба всё же есть служба! Вы мне обязаны, и я требую её от вас.
Андрийко покраснел
— Я весь к вашим услугам, пани старостиха!
И послушно направился за Офкой. Они поднялись в её половину. Став у окна, откуда открывался безграничный, покрытый снегом простор западной Волыни, старостиха спросила:
— Вы чувствуете этот западный ветер, рыцарь? Это мой родной ветер! — продолжала она. — Он несёт мне зов моих близких, моей родины: «Возвращайся
— На Запад? — спросил Андрийка. — Что же вас останавливает, пани, уехать на Запад? Прикажите, и воевода тотчас приготовит всё для дороги. Вы ведь знаете, что только по просьбе пана…
— Увы, это так! Знаю, но ведь только по милости моего мужа я и не могу уехать в Польшу и должна томиться в неволе… Я уехала бы с радостью, но ведь ни он не позволит, ни Юрша меня не пустит…
— Конечно, пани! Волки, мужики, морозы, метель тому помеха…
Пани Офка нетерпеливо замахала рукой.
— Ах, слышала я всё это не раз и не два. Конечно, опасность большая и серьёзная, но разве нет против неё лекарства? Двадцать ратников или хотя бы один храбрый рыцарь, от всего сердца ставший на защиту одинокой женщины, и опасности как не бывало…
Андрийко промолчал. Они прошли в её комнату. Свет, проникавший через рубиновые выпуклые стёкла, озарял её розовым светом. Усевшись у камина, она усадила, юношу рядом, положила ему руку на плечо и продолжала:
— Когда-то был такой рыцарь, поклявшийся скорей умереть, чем отдать меня врагам, но его тут нет.
— Пани! — воскликнул, не вытерпев Андрийко. — Он тут! Я не отдам вас на поругание! Горе тому, кто посмеет коснуться волоса на вашей голове!
Проворно, точно русалка, целующая размечтавшегося во сне парня, красавица склонилась к Андрийке, и её горячие губы коснулись его лба. У юноши потемнело в глазах.
— Нет, рыцарь, — сказала она тихим, сладким голосом. — Мне не следует вырывать вас отсюда. Однако вы могли бы, не покидая Луцка, сослужить мне службу, подав весть тому, о ком я говорила.
— Значит, пану старосте?
Тёмная тень пробежала по лицу молодой женщины.
— Ему… Нет, не ему! Тот рыцарь… Олександр, князь Нос.
— Ах, он!
Андрийко побледнел. Казалось, кто-то злобно захохотал в его душе. Вспомнилась корчма в Смотриче, приезд Танаса в Луцк. Ах, почему она не обратилась к нему?.. Место на лбу, где коснулись её губы, жгло, как огнём. Юноша вскочил.
— Пани! — заговорил он, и слова его с трудом вырывались сквозь стиснутые зубы. — Поймите, что князь Олександр повезёт вас не в Польшу, а на восток, в Литовско-Русское княжество, в море крови и слёз… А пан староста спросит когда-нибудь воеводу: «Куда дел ты мою жену, которую я тебе доверил, как другу?»
С минуту Андрийко молча следил, какое впечатление произведут его слова на пани Офку. Однако на лице её нельзя было прочесть ничего. На нём по-прежнему витало то же выражение нежности и беспокойства.
— Но, — продолжал он после минутной паузы, — я обещал вам сослужить службу и своё обещание выполню. Как только узнаю, где находится ваш рыцарь, приведу его к вам.
Пани Офка тоже поднялась и с улыбкой проворковала:
— Я не ошиблась, вы рыцарь душой и сердцем… Но я не требую от вас покинуть Луцк. Сохраните только тайну перед воеводой и не чините препятствий уехать, когда я пожелаю.
— Ах, пани! — воскликнул Андрийко и как-то странно засмеялся. — Стоит вам только пожелать, князь даст воеводе грамоту, что взял вас, и можете уезжать хоть сегодня.