Сумрачная Антология
Шрифт:
За окном вздыхал ветер, шелестя последней осенней листвой, и вовсю раскачивал густой ельник. Днем, когда ласково пригревало и светило солнце, открывающейся картиной из окна хотелось любоваться. Глаз радовался при виде пригорков, укрытых все еще зеленой травой, а внушительная громада леса не выглядела такой угрожающей, как сейчас.
Женщина находилась во власти суеверий, как и многие из людей, а потому настороженно относилась к тому, что происходило ночью вокруг. Она никогда бы не пошла на кладбище после заката и выбрасывала посуду, если на ней появлялись трещины.
Наконец ребенку наскучило сидеть на руках у матери. Он принялся вертеться во все стороны, показывая, чтобы та отпустила его. Она охотно сделала так и с облегчением выпрямила болевшую спину, не отводя глаз от ельника. Если муж вернется сегодня, то непременно с этой стороны.
К своему удовольствию, она успела переделать все дела: старый деревянный дом сиял чистотой, а на печи подогревался ужин. Теперь можно и передохнуть.
Женщина придвинула кресло поближе к окну, взяв вязание. Щелканье спиц отвлекало от беспокойных мыслей, но она то и дело зорко посматривала в окно, мечтая увидеть горящий фонарь вдалеке.
Ребенок же занялся своими игрушками.
Он расставил всех солдатиков в ряд и смешным голоском принялся отдавать команды, как заправский генерал. Конечно, они не смели ослушаться своего начальника и выполняли то, что он им приказывал. Вскоре воюющие стороны утомились и разошлись, чтобы устроить привал.
Мальчик огляделся, думая, во что бы ему еще поиграть, как внезапно услышал странный шепот, доносившийся из темного угла.
Мать сидела спиной к нему и не видела, что сын встал, с интересом прислушиваясь к каким-то звукам, а затем медленно приблизился к границе света, что исходил от очага и чернеющей темноты.
Ребенок знал, что в этом углу стоит большой шкаф, где мать хранила одежду и домашнюю утварь. Как и то, что одна из створок немного просела и когда ее открывали, издавала противный скрип. Он слышал, как мать говорила о том, что створку нужно починить, а петли смазать.
Шепот повторился, становясь громче.
Заинтригованный мальчик сделал шаг в темноту, оказавшись за границей света. Понемногу глаза его различили очертания шкафа, который казался таким же, каким был всегда. Створка чуть криво висела на петлях, не изменившись. Он протянул руку и коснулся ее, ощутив под пальцами лишь шершавую деревянную поверхность.
Ничего особенного.
Он отошел от шкафа и хотел продолжить играть, как услышал еще один странный звук, будто кто-то совсем рядом с ним провел лезвием или другим острым предметом по дереву.
Мальчик замер, во все глаза глядя на темнеющий перед ним шкаф, а затем створка очень медленно приоткрылась. При этом она не издала ни одного звука, распахнувшись бесшумно, словно ее смазали хорошим маслом.
Ребенок, затаив дыхание, уставился в образовавшийся проем, в котором (он знал наверняка!) висела лишь верхняя одежда. Оттуда потянуло запахом, которого ему прежде никогда чувствовать не доводилось. Хотя в его памяти тут же всколыхнулось неясное воспоминание о том, что в начале весны им с матерью довелось побывать на похоронах одной почтенной дамы, прежде жившей в деревне.
Там было много людей, одетых в черное. Женщины всхлипывали, а мужчины стояли с суровыми лицами. Мальчику тогда хотелось бегать и шалить, но ему постоянно делали замечания и качали головами с негодованием. Мать смотрела на него чуть сердито, но он не унимался, не понимая, отчего все встали как вкопанные вокруг незнакомого ему предмета, в котором с закрытыми глазами лежала какая-то старушка в сером чепце.
И вот тогда он и уловил легкий запах, похожий на тот, что ощущался сейчас.
В темноте ему привиделось, что край одного из плащей покачнулся, будто от сквозняка. А может, ему это и правда показалось, ведь он напряженно всматривался в проем, не решаясь заглянуть внутрь.
Шепот, уже более настойчивый, повторился, и мальчику вдруг стало невероятно важно проверить, что же там, в глубине шкафа, такого интересного, кроме одежды.
Малыш взялся за створку и толкнул ее, чтобы открыть полностью, ожидая, что раздастся привычный и знакомый ему скрип, но этого так и не произошло. Шепот обволакивал и звал, такой спокойный и умиротворяющий, как ласковый летний ветерок, проносящийся в цветах.
Мать по-прежнему сидела у окна, ничего не подозревая.
Она напевала веселую песенку, пока в руках мелькали быстрые спицы. Из-под ловких пальцев мягким полотном спускалась шерстяная накидка, которая вскоре сослужит добрую службу. Посмотрев в темное окно, женщина замерла, вглядываясь в ночь, а потом изумленный возглас сорвался с ее губ.
Где-то там в непроглядной тьме двигался желтый огонек.
Она вскочила со своего места, растерянная и взволнованная одновременно, бросив вязание. Женщина коснулась дрожащими руками волос и платья, а затем снова кинулась к окну, будто желая удостовериться, что ей не привиделся тот огонек.
Но нет. Кто-то уверенно шагал по дорожке с фонарем в руке, оставив лес за спиной по направлению к деревянному дому.
Настал момент, которого она так долго ждала!
Позвав сына по имени, женщина поспешила подбросить дров в очаг. Сразу запахло хвоей и потянуло легким дымком. На душе стало отрадно, а на сердце отлегло.
Сейчас они сядут ужинать, а муж примется рассказывать о том, что он видел и где бывал. Обычно их сын с открытым ртом слушает отца. Волшебный дар рассказчика у того в крови и всегда в запасе есть невероятная история, которую хочется дослушать до конца.
Тут до нее дошло, что ребенок не отозвался на свое имя и не закричал от радости, как это с ним случалось. Она заметила брошенные игрушки и обвела недоуменным взглядом довольно просторную комнату. Большую часть времени они проводили здесь.
Женщина заглянула под стол и стулья, а затем обернулась к тому углу, в котором стоял шкаф.
Разгоревшийся огонь в очаге сделал шкаф более видимым, и тьма более не владела им. Одна из створок была открыта, и она заглянула туда, предполагая, что ребенок играет с ней. Женщина снова позвала его по имени, приговаривая, что сейчас уже можно не прятаться, а сама просунула руки в глубину шкафа, намереваясь схватить сына и вытащить оттуда.
Ее руки скользили по ткани висевшей одежды, нащупывая то плотную шерсть верхней накидки, то более тонкую – плаща. Пламя в очаге взметнулось, тени перед ней дернулись, отчего на мгновение показалось, будто прямо перед глазами промелькнуло чье-то лицо – страшное, вытянутое, искаженное какой-то невыносимой мукой.