Сундук безумного кукольника
Шрифт:
Она еще лепетала последние слова, стремительно увядающие под взглядом Маргарет, и даже успела заметить, как у рыжей ведьмы от ярости белеют крылья носа.
– Нет, – припечатала Мэг, и Карен почти физически ощутила, как это слово больно хлестнуло ее поперек лица. А Шарп также холодно отчеканила:
– Я вижу, миссис Солс, о моем муже уже судачат все доморощенные эксперты Пайнвуда. Пора утешить их изголодавшееся любопытство. Так вот: Дон не инвалид, не псих и не альфонс. Более того, он самый стойкий и отважный из всех людей, кого я когда-нибудь знала. А я дочь судьи, и это не пустые слова, мэм. Я познакомилась с Доном, когда была практиканткой
Она так и не повысила голоса. Набросила на худое плечо рюкзак и двинулась к дверям клиники, еще больше похожая на школьницу, только что надерзившую несправедливому завучу и равнодушно готовую передать родителям дисциплинарное письмо.
А Карен молча смотрела ей вслед. Она прожила большую часть жизни на одной и той же улочке, листая судьбы соседей также, как медкарты пациентов: вдумчиво и добросовестно. И научилась самой главной житейской мудрости: безошибочно замечать ту грань, за которой откровенность становится исповедью, и наглухо закрывать рот, какие бы ошеломительные новости ни рвались с языка. Вот и сейчас она точно знала, что соседи отлично обойдутся телевизором…
***
Впрочем, позвольте вас заверить: вопреки расхожему заблуждению, подлинная сестра таланта – это чувство меры. Обладающий этой добродетелью способен творить чудеса, а Карен даже марокканский рас-эль-ханут умела добавить в мясной соус так, чтоб угодить и консервативному мужу, и помешанной на здоровой пище сестре, и двоим по-отрочески привередливым детям.
А потому, взвесив историю Шарпов на весах общественного эпатажа, медсестра Солс опылила Пайнвуд отменно дозированной правдой, отсеяв прочь ненужные подробности.
Вскоре в деревушке все были в курсе, что молодой Шарп вовсе не страдал сколько-нибудь оригинальными отклонениями. Его странности были следствием чудовищной аварии. После нелегкой реабилитации Дону было категорически предписано покинуть крупный город и поселиться в зеленой тишине провинции, куда молодожены и отправились сразу после свадьбы, отчасти по совету врача, но главным образом – чтоб укрыться от огнедышащего гнева матери Маргарет, не одобрившей ее выбора.
Эта история была одновременно невероятно банальна, умеренно драматична и на свой лад трогательна. А всего прекрасней она была тем, что безупречно вписала все чудачества четы Шарп в рамки здравого смысла, мгновенно примирив Пайнвуд с новичками и наполнив отзывчивые души старожилов горячим сочувствием.
Больше на молодоженов никто не косился и не шептался за спиной. Сосед Шарпов похлопотал над двигателем "доджа", после чего тот перестал дымить. Вдова викария в ближайшее воскресенье принесла Мэгги ежевичный пирог ("мои-то дети далеко живут, такая радость снова кому-то гостинец испечь!"). А Эрик Солс заглянул к новому работодателю Дона (с которым еще ребенком гонял мяч на отцовском пустыре) и по-приятельски попросил дать парню шанс и не увольнять сразу же, поскольку тот "нам обоим в сыновья годится, жаль пацана".
Грегори Шелби вздохнул и откупорил джин: он и без Солса прекрасно все понимал. А еще не понаслышке знал, что без работы люди быстро хиреют и теряют всякую волю к жизни. И потому нанял Дона скорее в качестве терапии, пригрозив собственным работникам, чтоб "без всякого мне тут стенд-апа. Имейте совесть, парни, болен человек".
В ближайший же понедельник Шарп вышел на работу. А в обеденный перерыв к Шелби явился заведующий фуражом Питер Бэрроу и без обиняков спросил:
– Грег, ты в какой богадельне раскопал этого Джеронимо 1 ?
1
Легендарный индейский вождь эпохи вторжения армии США на территории апачей
Шелби снял очки и потер переносицу:
– Пит, тебе чего неймется, а? – устало спросил он, – я ж на пальцах объяснил: Шарп едва с больничной койки. У него половина костей всмятку, а чего там в башке навыворот – поди знай. Ты что, не можешь приглядеть за парнем и работу попроще дать? Ему заняться чем-то…
– Приглядеть? – Питер сказал это таким тоном, что Шелби захотелось вытереть лицо от невидимого плевка, – да я убегался уже! Приглядеть… Знаешь, Грег, я тебе не бойскаут, за твоим психом гоняться!
Шелби слегка побледнел, приподнимаясь из-за стола, а Бэрроу утер необъятный лоб:
– Не знаю, чего там костоправы у пацана нафантазировали, а только он с утра с лошади не слазит.
– Ты ему позволил сесть верхом? – перед глазами Шелби огненными письменами замелькали цифры. Спецстраховка для инвалида, штраф за нарушение техники безопасности, иск, который вчинит ему сановная теща Шарпа за угробленного зятя…
А Пит взмахнул руками, будто разгоняя тучу москитов:
– А чего делать? Ходить ему трудно, хромает же. Прав водительских нет, да и на пикап косится так, словно тот заминирован. Зато Брауни к нему – как к родному, хотя паскудный же конь, с характером. А этот дурик штаны засучил, верхом взгромоздился – ни седла, ни стремян – и поскакал себе. Я только вслед поглядел.
Шелби рухнул обратно в кресло:
– А сейчас он где?
– А хрен его знает, – проворчал Пит, – может, скальп с кого снимает. Пойду что ль, погляжу…
***
С того памятного понедельника Шелби заметил, что опоздания прекратились, будто по волшебству. Работники спешили на ферму, как в кино, стремясь занять лучшие места на следующий выпуск сериала о Гордоне Шарпе.
Этот хромой неврастеник давал десятифутовый крюк, чтоб обойти трактор, мог уронить кофейный стакан от лязга автоматических ворот и не прикасался к мобильному телефону. Ужас Шарпа перед электричеством вообще забавлял рабочих донельзя. За глаза его одинаково беззлобно называли то "Маугли", то "квакер", а меж собой судачили, на каких выселках мира вырос этот дикарь.
Впрочем, причуды Дона, такие нелепые на первый взгляд, некоторым казались даже трогательными. Отчего-то приятно было, войдя в темный склад, включить свет и с затаенной улыбкой смотреть, как Шарп вскидывает голову и смотрит на пыльные люминесцентные лампы, помаргивающие дрянным синеватым светом, а обычное напряженно-растерянное выражение глаз на миг сменяется восхищенным изумлением ребенка, впервые оказавшегося на рождественской ярмарке.
Или налить ему мерзкого растворимого кофе, который он отчего-то обожал, и наблюдать, как с первым глотком по лицу Дона разливается такое искреннее упоение, что даже простецкий запах дешевой бурды отчего-то делается аппетитным и домашним.