Suora Scolastica
Шрифт:
Королева Елизавета Фарнезе посвятила пятнадцать лет своей жизни тому, чтобы не оставлять без присмотра дольше, чем на десять минут в день, своего безумца-мужа. Этот двор, столь жалкий при всем его кажущемся величии, нашел своего изобразителя, человека высокоодаренного, поражающего глубиной своей критики и вдохновляемого мрачным гением испанской души, герцога де Сен-Симона, единственного историка, которого произвел до сих пор французский гений. Он приводит любопытные подробности относительно всех усилий, направленных королевой Елизаветой Фарнезе на то, чтобы как-нибудь двинуть в бой испанскую армию и завоевать для одного из двух младших сыновей Филиппа V, рожденных ею, какое-либо княжество в Италии. Таким способом она могла бы избежать печальной жизни, ожидающей вдовствующую испанскую королеву, и найти прибежище после смерти Филиппа V.
Сыновья короля от его первой жены были круглыми дураками, как полагается быть законным принцам, воспитанным святой инквизицией. Если бы какой-нибудь фаворит забрал власть над тем из них, кто стал бы королем, он мог бы, чего доброго, внушить ему, что по политическим соображениям необходимо заключить в тюрьму королеву Фарнезе, суровое здравомыслие и кипучая деятельность которой возмущали испанскую лень.
Дон Карлос, старший сын королевы Елизаветы, отправился в Италию в 1734 году. Сражение при Битонто, без труда выигранное, доставило ему неаполитанский престол. Но в 1743 году Австрия совершила на него серьезное нападение. 10 августа 1744 года король находился со своей небольшой испанской армией в городке Веллетри, в двенадцати лье от Рима. Он стоял у подножия горы Артемизо, в каких-нибудь двух лье от австрийской армии, расположенной более выгодно, чем его собственная.
14 августа, на рассвете, дон Карлос был застигнут врасплох в своей спальне австрийским отрядом. Герцог Варгас дель Пардо, которого королева, наперекор стараниям главного придворного священника, приставила к своему сыну, схватил дона Карлоса за ноги и приподнял его до подоконника, возвышавшегося на десять футов над полом, в то время как австрийские гренадеры выламывали дверь прикладами и как можно более почтительно кричали королю, что они умоляют его сдаться.
Варгас выпрыгнул в окно вслед за своим государем, отыскал двух лошадей, подсадил короля в седло и помчался к инфантерии, стоявшей лагерем в четверти лье оттуда.
— Ваш государь погиб, — сказал он испанцам, — если вы не вспомните, что вы испанцы. Надо убить две тысячи этих еретиков-австрийцев, которые собираются взять в плен сына вашей доброй королевы.
Эти немногие слова пробудили доблесть испанцев. Они начали с того, что перебили все четыре австрийские роты, возвращавшиеся из Веллетри, где они пытались захватить врасплох короля. К счастью, Варгас нашел одного старого генерала, которому не пришла в голову неправильная мысль умерить гнев храбрых испанцев, заставив их искусно маневрировать, хотя он не отдавал себе отчета в том, насколько нелеп в 1744 году такой способ ведения войны [6] . Короче говоря, в битве при Веллетри было убито три тысячи солдат австрийской армии.
6
Насколько нелеп в 1744 году такой способ ведения войны. — Намек на стратегию и тактику маневренной войны, которую ввел в моду прусский король Фридрих II, занявший престол в 1740 году: операция имела целью принудить неприятеля к отступлению, а тактика боя была строго линейная.
С тех пор дон Карлос стал по-настоящему королем Неаполя.
Королева Фарнезе послала одного из своих фаворитов сказать дону Карлосу, поглощенному своей страстью к охоте, что австрийцы особенно невыносимы для жителей Неаполя своей мелочностью и скупостью.
— Возьмите на несколько миллионов больше того, чем необходимо, у этих купцов, всегда недоверчивых и находящихся под впечатлением минуты; развлекайте их на их же деньги, но не будьте ничтожным королем.
Дон Карлос, хотя и воспитанный священниками по всей строгости этикета, был не лишен ума. Он собрал вокруг себя блестящий двор, постарался привязать к себе необычайными милостями молодых вельмож, которые кончали коллегию во время его первого появления в Неаполе и которым было не больше двадцати лет в день битвы при Веллетри. Многие из этих юношей при неожиданном нападении австрийцев пожертвовали на улицах Веллетри жизнью ради того, чтобы их король, столь же молодой, как и они, не был взят в плен.
Король извлек пользу из всех субсидируемых Австрией попыток составить против него заговор. Его судьи объявляли гнусными предателями глупцов, созданных для того, чтобы быть приверженцами всякой власти, просуществовавшей несколько лет.
Дон Карлос не велел приводить в исполнение ни одного смертного приговора, но утвердил конфискацию многих прекрасных имений. Характер неаполитанцев, питающих врожденную любовь к роскоши и блеску, подсказал придворным, что для того, чтобы угодить молодому королю, надо проявлять расточительность. Король предоставил разоряться всем вельможам, на которых его министр Тануччи указал ему как на тайно преданных австрийскому царствующему дому. Противодействовал королю только неаполитанский архиепископ Аквавива, единственный подлинно опасный враг, которого дон Карлос встретил в своем новом королевстве.
Празднества, устроенные доном Карлосом, зимою 1745 года, после битвы при Веллетри, были действительно великолепны и снискали ему расположение неаполитанцев в той же мере, что и его военные удачи. Спокойствие и благосостояние восстанавливались повсюду.
Когда наступил момент официального придворного торжества и церемоний целования руки, происходивших во дворце по случаю дня рождения короля, Карлос III роздал прекрасные имения вельможам, которые, как ему было известно, были ему преданы. В кругу приближенных лиц дон Карлос, умевший царствовать, высмеивал любовниц архиепископа и пожилых женщин, сожалевших о нелепом правлении Австрии.
Король роздал два-три герцогских титула молодым дворянам, траты которых превышали их доходы, ибо дон Карлос, щедрый от природы, терпеть не мог людей, старавшихся, по примеру австрийцев, копить деньги.
Молодой король обладал умом, возвышенными чувствами и с большим весом произносил каждое слово. А простой народ был очень удивлен тем, что правительство не всегда причиняло ему зло. Народ любил празднества короля и охотно платил налоги, доход от которых не пересылался каждые полгода в Мадрид или в Австрию, а частично раздавался веселившейся молодежи. Напрасно архиепископ Аквавива, поддерживаемый стариками и старухами, приказывал вставлять во все проповеди намеки на то, что образ жизни, принятый при дворе, ведет к ужасающему разорению. Каждый раз, когда король или королева выезжали из дворца, крики радости и приветственные возгласы народа слышались на целую четверть лье. Каким образом дать представление о криках этого народа, от природы шумливого, а в то время действительно довольного?
В тот год, после битвы при Веллетри, многие французские придворные под предлогом расстроенного здоровья приехали провести зиму в Неаполе. Они были желанными гостями во дворце; самые богатые вельможи считали своим долгом приглашать их на все празднества. Старинная испанская чопорность и строгость этикета, совершенно исключавшие утренние визиты к молодым женщинам и решительно запрещавшие им принимать мужчин в отсутствие двух-трех друзей, избранных мужьями, как будто немного смягчились, отступив перед непринужденностью французских нравов. Восемь или десять изумительно прекрасных женщин делили между собою общее поклонение; но молодой король, тонкий знаток красоты, утверждал, что лучшим украшением его двора является юная Розалинда, дочь князя де Биссиньяно. Князь этот, бывший австрийский генерал, человек весьма мрачный, осторожный и находившийся в тесной дружбе с архиепископом, не показывался во дворце в течение всех четырех лет правления дона Карлоса, предшествовавших битве при Веллетри. Король видел князя де Биссиньяно только во время двух целований рук, а именно: в день рождения короля и в день его именин, присутствие на которых вменялось всем вельможам в обязанность. Но чудесные празднества, устраиваемые королем, привлекали к нему приверженцев даже из числа семейств, преданных «правам Австрии», как выражались тогда в Неаполе. Князь де Биссиньяно, нехотя уступая настояниям своей второй жены, донны Фердинанды, позволил ей бывать во дворце и брать с собою его дочь, прекрасную Розалинду, которую король Карлос провозгласил первой красавицей своего королевства.
У князя де Биссиньяно было от первого брака три сына, положение которых в свете очень его заботило. Титулы этих сыновей, герцогские или княжеские, казались ему слишком громкими для того скромного состояния, которое он мог им оставить. Эти горестные мысли стали еще более мучительными, когда по случаю именин королевы король произвел многих молодых людей в чин сублейтенанта своих войск. Сыновья князя де Биссиньяно не вошли в их число по той простой причине, что они ни о чем для себя не просили; но на следующий день после официального торжества их сестра, юная Розалинда, вместе с мачехой явилась с визитом во дворец, и королева, заметившая, что, когда при дворе в последний раз играли в салонные игры, у Розалинды не было никакой вещицы, которую она могла бы отдать в качестве фанта, сказала ей: