Супербоец
Шрифт:
– Много оружия? – полюбопытствовал Золотой.
– Достаточно…
– Кто покупает?
– Похоже, парни крепкие. Папаша ничего не говорит, напустил пыли. И… – Карлик замялся, нервно дернулась щека. – Он, кажется, боится.
– Старый разбойник никого не боится.
– Их боится, – настаивал на своем Карлик.
– Продолжай.
– Они будут работать здесь. Мне так кажется… Поверь моему нюху, Андреа, тут затеваются темные дела.
– Почему ты так решил?
– Там целый арсенал. Гранатомет. Пулеметов пара. Автоматы. Несколько гранат.
– Впечатляет… Клиенты террористы?
– Больше
Андреа Босси относился к числу людей, которым жмут в плечах тесные рамки законов, стискивающих общество. Впрочем, помимо писаных законов есть и неписаные. По неписаным и ему, и Папаше Жану, и другим таким же отведена своя роль, очерчены границы, которые нельзя переступать. И в этих границах можно существовать вполне комфортно. Глупцы полагают, что границ для них нет, что они круче всех. Но, когда они выходят за очерченный круг, быстро начинаются неприятности, судебные преследования, пули конкурентов, провокации полиции. И как результат уничтожение налаженного бизнеса. Золотой Мальчик, как и дисциплинированные европейские обыватели, больше всего боялся вывалиться за пределы круга. Своего круга. А Папаша Жан, кажется, решил это сделать. Он затеял какую-то опасную игру. Или его втянули в нее против воли.
Золотой задумался. Ну что же, похоже, на Побережье затевается что-то… Что-то серьезное… Мозг просчитывал варианты. Было несколько соображений. И одно из них наиболее подходило на роль истины.
– Когда прибудет груз? – спросил он.
– Когда, на чем – не знаю, – замахал пухлыми руками Карлик.
– Плохо. Такая информация недорого стоит.
Карлик сморщился, как от хины.
– Ладно, получишь свое, не бойся, – поспешил исправиться Золотой, знавший, что нельзя давить на самое больное место своего осведомителя – на его кошелек. – Можешь узнать, когда будет груз и покупатели?
– На днях. Точнее Папаша Жан не скажет. Не допускает меня туда. Не допускает, мама миа!
– А кого допускает?
– Не знаю. Около него крутились какие-то темные люди.
– На днях, – прищелкнул пальцами Золотой.
Ну что ж, будем бдительны, подумал он.
Оружие без людей не стреляет. Значит, появятся и люди. Нужно только их не прошляпить…
Он знал, кому эта информация нужнее. И кто готов неплохо заплатить за нее.
Вокруг царила странная атмосфера. Витал дух кабака, притом дорогостоящего – ароматы изысканно приготовленного мяса, хорошего вина, дамских духов. Но заодно здесь сгустилась и странная аура из жажды крови, сексуальных флюидов, которые всегда идут рядом с грубым насилием. А еще было какое-то давление, которое возникает, когда в замкнутом пространстве собирается толпа возбужденных людей. И бил по ушам шум – звуки смачных ударов, крики болельщиков.
– Давай! Бей его!
– Раздави!
– За горло! За горло!
Кондиционеры прилежно гоняли воздух. Но они не могли выгнать ощущения смрадности. Владу здесь было тесно, атмосфера сдавливала, как вода при заходе на глубину. И ему приходилось скрывать свое омерзение.
Бои без правил. Изысканное развлечение для состоятельной публики. Незаконное развлечение, но на гладиаторские турниры на Побережье смотрят сквозь пальцы. Официально все обставлено как спортивные состязания. Эдакая загадочная национальная борьба… Или межнациональная.
Тут же работал тотализатор. Ставили на сильнейших или на тех, кто казался сильнейшим. Деньги крутились солидные. Скользкие типы сновали, как челноки, принимали ставки, давая советы.
Женщин было больше, чем мужчин. От многих исходили волны желания. Это неподвластно сознанию. Тут не играют роли тысячелетия цивилизации и то, что дамы воспитывались в спокойном, сытом обществе, пользуются Интернетом, членствуют в закрытых элитарных клубах, блистают на светских раутах. Когда два самца крушат друг другу челюсти, у самки просыпается желание.
Влад глядел на жадно облизывающих губы женщин разных возрастов. Странно это выглядело. Не так чтобы противно. И не возбуждало. Что-то неприятное было во всем этом. Возможно, напоминание, что человек является животным, притом хищным.
Смуглый латиноамериканец, которому дали прозвище Индеец, уложил на маты очередного претендента.
Победа Индейца не вызывала ни у кого сомнения. Этот местный Брюс Ли уже второй сезон держал марку. Дрался не то чтобы образцово, но превосходные физические данные обеспечивали ему победу над многими противниками. Естественно, профессиональных боксеров или борцов сюда не пускали. Все-таки уровень не тот. Но для публики и этот бой был вершиной буйства неистовой силы и пробивной мощи.
Правила были жесткие. Можно бить куда угодно и чем угодно, кроме особо болезненных мужских мест. Можно проводить удушения, крутить руки и ноги. Можно бить лежачего. Нельзя только добивать после крика побежденного или хлопка ладонью о мат. Бой прекращается сразу после окрика арбитра. Правда, вошедшие в раж бойцы, почуявшие вкус крови, не всегда могли остановиться. Тогда их растаскивали двое гиппопотамов-служащих. Нередко здесь бывали серьезные травмы. Иногда кончалось смертельным исходом, но устроителям гладиаторских боев удавалось уладить неприятные вопросы с полицией.
Светловолосого немца вынесли с места драки. Смуглокожий Индеец, пружиняще подпрыгивая, удалился за кулисы. Ему дали минут сорок на восстановление. А потом преподнесут другого противника, чтобы чемпион перемолол его побыстрее. Но может случиться так, что перемелют Индейца. Тогда следующим бойцом будет победитель. Все просто. Выживает сильнейший. Проигравший выбывает. Закон джунглей.
Паузы между боями заполнял стриптиз. Девчонки были изящные, гибкие, как змеи. Одна с характерной рязанской мордой.
Влад заказал бокал легкого сухого вина. Оно стоило здесь какие-то нелепые деньги. В обычной ситуации он даже не помышлял бы о том, чтобы убить трехмесячную зарплату среднего россиянина за бутылку вина. Но в оперативных расходах его не стесняли. Он мог прикупить себе даже вертолет, шиковать в самых роскошных отелях. От него требовалось одно – результат!
После дождливой Москвы, вечно напряженной, стиснутой проблемами, с хмурыми людьми, с бездонной нищетой и вульгарным, бесцеремонным богатством, он попал в беззаботный рай. На Побережье на всем лежал отпечаток легкости и несерьезности. И даже дрались здесь так же – несерьезно…