Супермен

Псурцев Николай

– Марина, это я, Ружин. Открой! Она ведь сейчас балкон отгрызет!
– Распахнулись шторы, за ними Марина, белое пятно лица, белые пальцы скользят по стеклу, никак не найдут задвижку. Ружин видит, как рот ее кривится от усилий.

– Зачем?
– говорит себе Ружин тоскливо.

Но вот дверь открылась, с сухим треском, будто отклеилась, и Ружин проскользнул в комнату.

– Марина Сергеевна,- раздался встревоженный голос снизу, из-под балкона. Что случилось?

– Господи,- простонал Ружин.- Она еще и разговаривает.

– Ты кретин,- процедила Марина - Это сторож,- и,

наполовину высунувшись из двери, прокричала: - Все в порядке, Валентин, просто душно стало, я балкон открыла, а Пальме что-то не понравилось. Все в порядке.

– Ну и слава богу,- отозвался Валентин и рявкнул на собаку: - Замолчи, дура, прибью!

И собака замолчала понятливо, кто его знает, может, и вправду прибьет

– Ты ненормальный,- Марина прижалась спиной к двери,- или опять набрался.

– Даже в темноте ты красива,- сообщил Ружин.- И еще этот белый пеньюар Голубой,- машинально поправила Марина.

– Это неважно,- заметил Ружин.

– Что ты хочешь?

За окном над забором загорелся фонарь, тускло, медно. А потом они услышали, как сторож возвращался к дому, как выговаривал что-то собаке и как та ворчала в ответ.

– Тебя,- сказал Ружин, снимая куртку и вешая ее на стул.

– Раньше надо было этого хотеть,- усмехнулась Марина.- Опомнился.

– Я и раньше хотел,- Ружин остановился в двух шагах от женщины. В глазах его красновато отсвечивал фонарь.

– Не замечала,- Марина обхватила плечи руками.- Ты странно смотришь на меня. Почему ты так смотришь?!

– Конечно, не замечала,- Ружин сделал шаг.- А кого было замечать? Мента поганого, не очень денежного, скучного, не светского, ни шикарного, вечно усталого?..

И Ружин сделал еще шаг.

– Не подходи!
– Марина вжалась в стекло, вот-вот лопнет оно.- Я закричу!

– Ну а сейчас все в порядке, да?
– Ружин протянул руку, погладил женщину по плечу, по груди.- Все как хотела, да?

– Я надену халат,- Марина осторожно ступила в сторону.

– Не надо,- сказал он. Ружин удержал ее.

– Я же совсем голая,- тихо проговорила Марина.

– Не совсем,- не согласился Ружин.- На тебе пока пеньюар. Он вдруг протянул руки и прижал женщину к себе.

– Уходи,- выдохнула Марина.- Сейчас приедет Копылов.

– Он не приедет,- мягко возразил Ружин.- Сегодня он улетел в Ленинград. Я знаю.

Он наклонил голову и поцеловал Марину. Она ответила.

– Как все плохо-то, Сереженька,- прошептала Марина.- Как все плохо…

Ружин протянул руку к тумбочке, пальцы наткнулись на ключи от машины, на записную книжку, на какие-то бумажки, наконец нащупали часы. Ружин попытался ухватить их в горсть, но они выскользнули из руки, упали на пол, кляцнув коротко. Ружин чертыхнулся под нос, свесился с постели, стал шарить обеими руками по полу.

Рядом шевельнулась Марина.

– Что случилось?
– сонно спросила она.

– Часы упали,- ответил Ружин.

– Нашел?

– Нет,- недовольно отозвался Ружин.- Как сгинули.

– Позвать собаку?
– Марина зевнула.

– Не надо,- поспешно ответил Ружин.- Уже нашел. И действительно, в этот миг пальцы коснулись часов.

– Сколько?
– спросила Марина.

– Почти пять,-

Ружин надел часы на руку.

– Я так и не заснула,- сказала Марина.

– Ты не одинока,- заверил ее Ружин.

– Ты придешь еще?
– осторожно поинтересовалась Марина

– Не знаю,- после паузы ответил Ружин.- Не знаю…

– По крайней мере честно…

– Мои слова,- усмехнулся Ружин.

– Что?
– не поняла Марина.

– Ты все время употребляешь мои выражения.

– Ну, такое не забывается,- не скрывая иронии произнесла Марина.

– Не злись,- попросил Ружин.

Свет от фонаря шел скупой и зыбкий, и пыльный какой-то, а еще фонарь дрожал - от ветра, наверное, мелко-мелко, и казалось, все предметы в спальне шевелятся и не просто шевелятся, а неотвратимо надвигаются на постель - и стулья, и кресла, и пуфики разномастные, и трельяж… Ружин тряхнул головой, но мебель все равно шевелилась. А потом открылась балконная дверь, медленно, плавно, будто кто тихонько подталкивал ее. Ружин приподнялся, вглядываясь. Марина обхватила его, прижалась, вздрагивая. Дверь захлопнулась рывком. Сквозняк.

– Я вчера был у Копылова,- заговорил Ружин.- Я сказал, что хочу работать на любой должности, в розыске. Это мое, понимаешь?

Это единственное, что я умею и люблю делать. Это как наваждение. Где бы я ни был, тут же я вычленяю воров, фарцовщиков, наркоманов, гомиков… Я профессионал. Я устал без работы.

Марина убрала руку с его груди, села, подогнув колени и опершись на спинку кровати.

– И что Копылов?
– скучно спросила она.

– Пообещал, что все решится положительно,- ответил Ружин и заметил с почти искренним воодушевлением: - Он совсем неплохой малый, твой муж. Мы с ним мило поболтали, умен, эрудирован, болеет за город.. Вот так.

– Значит, следствие прекратят?
– осведомилась Марина.

– Прекратят.

– И суда не будет?

– Не будет.

– И тебе не грозит пять лет?

– Не грозит.

– И забудется то, что ты был арестован за покушение на убийство Гарабова и просидел в тюрьме два месяца?

– Забудется.

– И все потому, что ты теперь будешь паинькой и опять станешь верно служить?

– Потому что буду опять верно…- Ружин осекся, проговорил зло, с нажимом: - Потому что хочу работать, потому что не могу без этой работы жить, потому что…

– Врешь,- усмешливо перебила его Марина.- И мне врешь, и себе врешь. Но я тебя понимаю. У тебя нет выбора. Понимаю.

– Чушь, чушь, чушь!
– замотал головой Ружин.- Чушь!
– он вскинулся с постели, стал одеваться, быстро, суетливо, из карманов со звоном сыпалась мелочь.- Потому что я хочу работать!
– прерывисто дыша, говорил он: - Потому что я профессионал! Пусть они все, что угодно делают там все, а я буду ловить жуликов, уголовников. Понимаешь? Уголовников!

Он сорвал куртку со стула, ступил к окну, надевая ее на ходу; надевал нервно, дергано, раза два промахнулся мимо рукава, на третий раз, разозлившись, втиснул кулак с такой силой, что материя затрещала, сопротивляясь. Привалился к балконной двери, стал вертеть ручки двумя руками, чтоб уж наверняка, и злился легкости, с какой они поддавались.