Супермодель и фанерный ящик. Шокирующие истории и причудливая экономика современного искусства
Шрифт:
Даже самые высшие виды духовного производства получают признание и становятся извинительными в глазах буржуа только благодаря тому, что их изображают прямыми производителями материального богатства и ложно выдают за таковых.
Если некоторые самые дорогие произведения современного искусства покупают для спекуляций, надо ли по этой причине считать это хорошим вложением денег? Может ли современное искусство выполнять функции и других финансовых инструментов, например страховать от колебания курсов валют или защитить от инфляции? Денежный успех арт-дилеров Муграби или Саатчи —
С 2007 года люксембургское отделение компании Deloitte Touche Tohmatsu Limited (Deloitte), оказывающей аудиторские и консалтинговые услуги, организует ежегодную конференцию по искусству и финансам. Почему в Люксембурге? Там находятся многие фонды по инвестициям в искусство, а причины те же, по которым Великое герцогство является центром по инвестициям и в других областях, — налоги и конфиденциальность.
Основной темой каждой конференции была роль современного искусства в качестве ценного актива наряду с акциями, облигациями и недвижимостью. Большинство участников конференции и большинство финансовых аналитиков отрицательно относятся к мысли об использовании современного искусства в качестве инвестиции или класса активов. Современное искусство называют высокорискованным, неликвидным, непрозрачным, подверженным моде и преходящей популярности. Любые произведения искусства требуют больших затрат на транзакции, хранение и страхование. На рынке искусства хеджирование практически невозможно. И наконец, есть еще и проблема подлинности.
Несмотря на все перечисленные сложности, количество фондов по инвестициям в искусство в последние годы значительно выросло. По оценкам Deloitte, в конце 2012 года работало 47 фондов с активами на 1,6 миллиарда долларов. Большинство находились в США и Великобритании. В Китае (где подобные фонды мало регулируются) их было 63, действовавшие под эгидой банков, трастовых компаний и фирм по управлению активами, и на их долю приходилось около половины связанных с искусством управляемых активов в мире. Еще несколько фондов действовало в России, Дубае, Бразилии, Индии и Южной Корее.
Как оценивает Deloitte, общее количество находящихся в управлении средств составляет 960 миллионов долларов. Сумма кажется подозрительной, потому что некоторые российские и китайские фонды позволяют инвесторам вкладывать предметы искусства, а не капитал, часто без независимой оценки. Некоторые фонды инвестируют в творчество одного растущего художника, это в своем роде рискованная спекуляция на искусстве. Но сколько бы их ни было, искусство, безусловно, используется в качестве класса активов, в которые можно делать финансовые вложения.
Большинство фондов по инвестициям в искусство не регулируются, а в смысле количества предоставляемой ими информации к ним больше всего подходит слово «сдержанные». Две трети фондов, которые я пытался проследить, уже не существуют. Некоторые — Fernwood, Chase, Athena Fund компании Merrill Lynch и Christie’s Fund, среди прочих, — просто не смогли собрать капитал в 75–125 миллионов, на который рассчитывали. Другие, например Castlestone’s и Emotional Assets I Fund, покинули клиенты. По оценкам одной консультационной фирмы в области изобразительных искусств, двадцать из пятидесяти фондов, за которыми она наблюдала, потерпели фиаско или исчезли в течение полугода после краха на рынке искусства в 2008 году.
И все же новые фонды продолжают появляться. В типичном рекламном проспекте такого фонда упор делается на приобретении предметов искусства XX и XXI веков стоимостью в миллион долларов и выше при 15 процентах целевой годовой доходности, плате за управление 2 процента в год и 20-процентной поощрительной премии за доход сверх целевого. Некоторые фонды утверждают, что разрешают крупным инвесторам выставлять предметы искусства в их домах.
Каждый проспект подчеркивает, что инвестиции в искусство более эффективны в смысле налогов, если прибегнуть к услугам фонда. Многие страны облагают налогом прибыль на вложенный капитал и предметы коллекционирования по более высокой ставке, чем другие вложения; в США федеральная ставка на изобразительное искусство составляет 28 процентов и 15 процентов — на акции и облигации. Фонд с головным офисом в Нью-Йорке, но зарегистрированный в офшоре, например на Каймановых островах или в Люксембурге, не платит налогов на прибыль с вложенного капитала. Всю прибыль можно снова вложить в новые предметы искусства или распределить между участниками в качестве дивидендов, которые облагаются налогом по более низкой ставке.
Насколько налоговые ставки влияют на вложения в искусство, стало очевидно на нью-йоркских торгах в ноябре 2012 года, которые пришлись на неделю президентских выборов и представляли собой последнюю возможность вывести активы на крупном аукционе в течение 2012 налогового года. Тобиас Майер из «Сотби» сказал, что крупные консигнации Питера Бранта, Стивена Коэна, Стива Уинна и телепродюсера Дага Крамера отчасти объясняются опасением, что вновь избранный президент и конгресс могут поднять ставку налога на прибыль с вложенного в искусство капитала. Все эти коллекционеры выставили на торги лоты стоимостью свыше 10 миллионов долларов.
Как обычно говорят фонды (и семейство Муграби), их инвестиционная стратегия состоит в том, чтобы купить и держать не меньше пяти лет. Несколько фондов попытались ввести десятилетний запрет на продажу, но мало кто из инвесторов был готов вкладывать средства на такой продолжительный период. У большинства фондов период запрета короче, у других, прежде чем инвестор может изъять свои средства, следует 90-дневный период ожидания.
Самая главная забота любого фонда — требуемый прирост стоимости. Чтобы покрыть оплату управления, расходы на транзакции, когда фонд имеет дело с аукционным домом или дилером, а также расходы на хранение и страхование, весь инвестиционный портфель должен получать не меньше 10, а то и 15 процентов в год, чтобы просто свести концы с концами.
Кроме того, встает вопрос: может ли фонд стремиться к высокой доходности и при этом обеспечить ликвидность, когда инвестору потребуется вернуть деньги? Что будет, если фондовый рынок погрузится в рецессию и рынок искусства придет в упадок? Выплатит ли фонд деньги инвесторам и будет ли вынужден продавать предметы искусства? Смогут ли менеджеры фонда продать оцененные предметы искусства из портфеля и добиться хорошего финансового результата в короткий срок, опираясь на неэффективное искусство и оценивая его по цене приобретения?
Целевая ставка в 15 процентов дохода ежегодно сверх расходов означает, что фонд (и любой портфель инвестиций в искусство) должен как минимум удваивать стоимость каждые пять лет. И удвоиться в цене за это время должны не просто отдельные работы, а весь портфель. Исходя из индексов рынка искусства, лучший долгосрочный результат, которого возможно добиться, — 4 процента увеличения в год; самый высокий долгосрочный результат, который мне доводилось видеть, — это 6 процентов, а самый низкий — около 3,2 процента. Чтобы добиться гораздо более высокого роста, управляющие фондов должны либо обладать незаурядными способностями, либо уметь изумительно рассчитывать время.